Вдали маячила тень, ловя воспоминания и давясь ими, как голодная гиена. Загнанный пургой зверь, гонимый из родного леса в пышущий жизнью город людей – город лицемерия, лжи, город, который был ему домом. То прошлое, с которым не ясно, что делать. Избавиться от него или принять? Бороться за будущее или бежать обратно во мрак.
Нет, Альфарий уже все решил. Его путь будет лежать через Ядреный лес в Эльтхейм, а оттуда в Нокс, к истокам. Предстоит начать все сначала, с крупиц собирать осколки своей жизни… А сейчас он просто шел, предаваясь размышлениям. Ловил воспоминания, прикрыв широкую грудь меховой шубой. Ворот был небрежно расстегнут, а остриженная голова не покрыта, предавая на растерзания холодному ветру и снегу толстую шею прирожденного бойца. Кажется, снежинки таяли ещё на подлете к коже, истерзанной барельефом ожогов, они ещё хранили в себе огонь, как влагу от нежного поцелуя – все тело Альфария помнило ту боль, отзываясь, порой, страшными судорогами…
Снег под сапогами громко хрустел, отзываясь в ночной тишине неприятным скрежетом. Этот звук убаюкивал, приходясь отличным сопровождением для меланхоличных мыслей и мрачных воспоминаний. Нет-нет, не все они были мрачными! Но любое из них, даже самое радостное, представлялось в каких-то серых и бурых тонах, преломляя всяких согревающий свет. Наверное, это и есть пресловутая «депрессия», о которой так много говорят городские. Никогда раньше Магнус-старший не сталкивался с ней и не знал, как должно себя вести – он просто жил дальше, пытаясь все гармонично сплести, дабы не потерять шаткий комфорт, грозящий скатиться в безумие. Это было его новой реальностью, осознать которую полностью не было ни понимания, ни времени. Но ведь будь оно… будь хоть немного времени!..
Альфарий вдруг свернул и оказался перед небольшим садом. Кажется, в своих мыслях он не заметил, как забрел в переулки и оказался в ухоженном дворе. «Могло бы быть и хуже, не так ли?» - весело подумал демонолог, вспоминая события последних недель. Интриги, покушения, выступления… Никто не был рад Альфарию, ныне единственному наследнику рода Магнусов де Кэсселей. Так что забрести не туда было бы явно слишком опрометчиво… А, впрочем, чем это место лучше? Темно, безлюдно, холодно. Окна домов закрыты ставнями и нигде не видно света. Ни души, только лишь спокойная и безразличная тишина зимней ночи…
Альф вдохнул полной грудью, впуская морозный воздух в легкие и обжигая им внутренности, вскоре шумно выдыхая, теряясь в клубящемся облаке пара. И все же, он не был тут один. Одинокая фигурка лежала на скамье, практически сливаясь со снегом, что припорошил её сверху. Впрочем, почему же именно её? Это может быть кто угодно, мало ли бездомных в столице Империи – а этой ночью их явно станет меньше, если это создание так и будет здесь лежать. Не найдя иного выхода, Альфарий решил подойти и сесть у ног человека, покрытого тонким слоем снега. Кажется, тот был уже давно мертв, приняв смерть сладких снов… Запах крови ударил в нос солью, заставляя зрачки расшириться. «Нет… это не добровольная смерть. Кто-то постарался». Демонолог чуть наклонился, положив одну ладонь на тонкую ногу незнакомца, прикрытую плащом. Лицом он подался вперед, желая разглядеть таинственного мертвеца… и обомлел, в миг бледня, сливаясь со снегом, покрывающим шубу.
Ивейн!

Отредактировано Альфарий (2017-04-25 10:34:11)

Мягкие кудри еле-еле трепетали на исхудалом лице Ивейн; её шея была окровавлена, как и вся грудь, вместе с воротом рубахи. Казалось, что некий безумец вскрыл ей глотку и от этой мысли чудовищно защемило сердце! Но ведь она дышала, дышала, он видел, он чувствовал, он просто отрицал иного! И догадка проскользнула быстро: вампиры. Это были вампиры, никак не иначе!
«Она совсем замерзнет!» - вдруг блеснула здравая мысль, и здоровяк вскочил со скамейки, но не поспешил хватать уснувшую девушку. Он замер в нерешительности, а потом просто встал на одно колено и мягко, зарываясь ладонями в снег, протиснул руки под девушку, обхватив её обмякшие ноги и плечи. Теперь он мог осторожно встать, прижимая маленькое тельце к груди – для него она все ещё была такой малышкой, но никогда, с тех самых пор, как волшебница с Мией сбежали с корабля, он не воспринимал её как ребенка. Это была сильная и волевая девушка, не раз показавшая ему силу своего духа и своей магии. Особенно ярко в его сознании вспыхнуло недавнее воспоминание из Волчьего леса – как глупо он попал в лапы тем мерзавцам! Но она, словно его ангел-хранитель, явилась, спасая пьяное тело из безнадежной ситуации.
А теперь он появляется из ниоткуда, снова, снова их сталкивает проклятая судьба. Ну почему, почему просто нельзя встретиться?! Но они встречались… что помнил о тех тихих встречах Альф? Кажется, он учил Ив верховой езде и ощущал какой-то дискомфорт. Ему было неловко, неудобно… Словно все было неправильно, не так, как надо. Ах, гори оно в Инферно!
Мужчина стремглав полетел по переулкам, стремясь как можно скорее выйти на оживленные улицы. Его мысли роились и метались, как сорванные с хилых деревьев пожелтевшие листья; вся боль, телесная и душевная, ушла куда-то глубоко внутрь вместе со всеми тревогами и страхами последних дней. Альфарий даже не задумывался о смысле своих действий, об этом внезапном всплеске человечности, кажется, просившейся ещё тогда, при встрече с повзрослевшей Амэт. Он просто бежал, рассекая морозный воздух, и снежинки в ужасе облетали несущуюся в никуда тушу.
- Ива! Не смей умирать! Скоро, скоро ты будешь в тепле… Луна явно благоволит тебе, гори оно все в Инферно!.. – демонолог негромко ругался, перемежая сквернословием заботу и тревогу. Словно в нем сейчас столкнулось два Альфария: уже мертвый и ещё не родившийся.
Широкий проспект столкнулся с мужчиной глухой стеной тишины. Далеко налево и направо не было ни души, хотя буквально ещё час назад то тут, то там гуляли влюбленные парочки, шастали шайки бандитов и проходили патрули стражи. Кажется, именно здесь и сейчас, именно в этой точке времени и пространстве огромный город решил умереть… оставляя две ослабленные и разбитые души наедине.
- Держись, Ива. Ты слишком сильна, чтобы умереть от рук собственной стихии! – почти с искренней злобой прорычал хриплым голосом Альфарий, как вдруг послышался стук подкованных копыт о брусчатку, да скрип плохо смазанных колес. Похоже, к ним приближалась повозка…

Мрачные тени танцевали на широком, изуродованном лице Альфария – барельеф шрамов казался сюрреалистичным, а начинался где-то под одеждой, плоским холмогорьем простираясь по шее, которой смогли коснуться пальцы Ив… Кожа пульсировала и обжигала жаром, разгоняя холод от разгоряченного тела демонолога, словно пылая каким-то своим, внутренним огнем. Тяжелое дыхание мужчины было ровным, похоже, что он совершенно не утомился петлять в ночных улочках, а теперь стоял, расправив плечи и прижимая хрупкое тело к своей груди. Его бычья шея напряглась, когда до уха донесся звук копыт и скрип колес; Альфарий в тот же миг повернул голову в нужную сторону, определяя направление, наблюдая, как под одиноким фонарем из мрака к нему выезжает извозчик. Его повозка не была богато украшенной, но обладала навесом, по всей видимости, владелец, державший узды вьючной кобылки, использовал ее для того, чтобы трудиться и после заката, ища работу по всем кварталам огромного города. Но теперь работа нашла его сама…
Демонолог подлетел к повозке, как вихрь, сходу обращаясь к извозчику о срочном найме, большой оплате и невероятной скорости, требуемой от него, а цель пути была одна – верхнее кольцо Иридиума.
- Скорее, смерд, если хочешь заработать золотой! А если она умрет из-за твоей нерасторопности, поверь мне, это станет далеко не последней смертью этой ночью! – Альфарий буквально рычал, запрыгивая в повозку, обнаруживая там стога сена и какие-то холщовые мешки. Мужчина осторожно положил Иву, тут же стягивая с себя шубу и накрывая ее, ритмичны движением растирая плечи.

Легкая улыбка блеснула ровным рядком зубов на лице Альфария, когда девушка вдруг вновь заговорила – она смотрела на него расширившимися глазами, отражавшими в себе всю палитру эмоций, нахлынувших на сапфирового призрака. Бездонные, синие глаза волновались и дрожали, черный омут зрачка был страшно расширен, пытаясь ухватиться за самую малейшую деталь. Был ли это взгляд ужаса или восторга? Страх смерти или любовь отражалась в них? Магнус вдруг задумался, а чувствовала ли к нему что-то волшебница…
Безусловно. Огонь надбавляет жара, когда ледяные брызги обдают его враждебной свежестью: девушка ушла тогда, оставив его совсем одного, даже не подозревая, что всего через пару дней…
Образ полыхающего зеленым огнем взрыва блеснул перед глазами, смазывая улыбку, ещё мгновения назад красовавшуюся на лице Альфария. Быть может она его и не узнала? Её слова похожи на несвязный бред
- Нет, Ива. Тебе нужна помощь, теплый очаг и чистая одежда. Все возражения потом! – глухо отрезал Альфарий, плотнее укутывая девушку в свою меховую шубу. Воздух, задуваемый в дыру тканевого навеса, отрывал от дрожащего пола повозки отдельные пылинки и хлопья соломы, унося их во мрак убегающей ночи. Или это они убегали от неё?..
Магнус наклонился к девушке, потянувшись рукой к её шее – он вдруг вспомнил пятна крови на рубашке Ивы и стремился как можно скорее проверить свою догадку, но вдруг словно что-то зашевелилось в груди, что-то теплое и непреодолимое… Сапфировый призрак, чья кожа была белой, как сам снег, вдруг ощутил жаркий поцелуй на тонкой, израненной шее. Все, что успел сделать перед этим порывом чувств демонолог, так это мельком осмотреть на предмет источника крови…

Повозка вдруг остановилась, заставая Альфария в неудобном, неловком положении. Когда огонь сдирал с него кожу, он сорвал с души всякую защиту, нарушая гармонию чувств и эмоций; демонолог ощутил приступ злобы и напрягся, выпрыгивая из повозки под снегопад и холодный ветер, оставляя юную волшебницу в гротескном, непонятном и странном одиночестве, возвращая в хватку ревнивого мороза.
Альфарий вынырнул из мрака, как скала, заставляя стражника напрячься и схватиться за меч, но дворянин тут же остановился на той границе, что прочертил для себя хранитель порядка, так неудачно заступивший в ночное дежурство…
- Меня зовут Альфарий Магнус де Кэссель, воин. Я возвращаюсь домой, пропустите повозку! – И, не давая родиться ненужным вопросам, дворянин протянул вперед сверток с пропуском, удостоверяющим в нем дворянского отпрыска. Стражник неуверенно взял скрученную бумагу, развернул и быстрым взглядом проверил наличие нужных печатей, тут же возвращая документ обратно.
- Нам нужно проверить содержимое…
- Не нужно! Я только пару часов назад проходил здесь и сейчас очень спешу домой!
Больше у стражника вопросы не возникали: очевидно, он не хотел ввязываться в дворянские разборки. А Альфарий, бросив последний взгляд на извозчика, вернулся внутрь, вновь накрывая своим жаром дрожащее от холода тело. Больше он ничего не говорил и не делал, в нетерпении ожидая, когда они доедут… Его душа, как воспаленный нерв, импульсивно реагировал на всякий раздражитель, словно подпитываемый внутренней злобой и болью. Он хотел успокоиться, угомониться, но внезапная, встревоженная встреча разрушила хрупкий баланс таких ярких и агрессивных эмоций.

Сознание мужчины более ни за что не цеплялось – оно как камень лежало в самом центре бурного потока, позволяя потоку событий течь дальше, тем более, ничего особенного до самого особняка не происходило… Магнус даже не пытался разобраться в себе, он словно страшился заглядывать в болезненный мрак своей души, чтобы найти там ответы или, по крайней мере, услышать вопросы, возникшие от этой встречи. Не было ни смыслов, ни мыслей, только чистейший инстинкт, эмоциональный порыв заботы, как у самоубийцы, прыгнувшего с башни и отчего-то вцепившегося за подвернувшийся выступ…
Слова девушки также были проигнорированы; Альфарий не желал говорить, объяснять, рассказывать, он действовал на чистейшей воле, устав от идей и помыслов. Он просто встал, хватая в свои медвежьи лапы юное, окровавленное тело и выпрыгнул с повозки, тут же сталкиваясь окованными сапогами с роскошным покрытием местных улиц. Это не была грубая и распространенная в Нижнем кольце брусчатка, даже не плитка, а словно землю покрывал слой ровной каменистой поверхности, без стыков, ям, трещин, бугорков, но при этом как будто неоднородное… Зимой некоторые семьи нанимают магов огня и земли, чтобы те «прогревали» каменистое покрытие и на нем не образовывалось сугробов, а некоторые в погоне за дворянским шиком идут дальше, просят то же самое проворачивать у себя на лужайках, отчего их дворцы круглый год сияют зеленью и чопорностью. Особняк же семьи Магнусов де Кэсселей не имел никаких подобных причуд: своим размером он ничуть не уступал всем остальным, но общей тональностью выделялся строгостью и особым, готическим стилем, так обожаемым в определенной среде имперских чиновников. Этот дом помнил многие и многие поколения своих предков и в его безразличных стенах можно было только гадать, как он относится к потомкам своих древний правителей… Ходят легенды, что некогда его построил один из принцев или даже королей Древний королевств, предшествующих приходу Гирхарда. Впрочем, подобные легенды пускают о каждом из домов в округе…
Альфарий, не торопясь, поднимался по каменным плитам высоко стоящих ступеней; кажется, тот, кто додумался так сделать, стремился придать шпилям особняка ещё большую высоту, удлинив его «основание». Взобравшись же, оказался мужчина перед высоким гранитным порталом, нижнюю треть которого занимала внутренняя арка с массивными дверями. Каждый раз, когда офицер видел эту странную архитектурную задумку, перед глазами вставали всевозможные барельефы и статуи, заполоняющие собой пустое пространство портала. Однако, там ничего не было, пускай и очень, очень просилось. Только голая плита, оштукатуренная и окрашенная в белый…
Дверь распахнулась перед дворянином, когда ему предстояло сделать до неё ещё два шага. Его встречал типичный мужчина с абсолютно нейтральным видом, залысиной, седеющими волосами, очень худой и высокий. Кажется, тот промолчал, привыкнув к новым причудам дитя семейства; белая ворона вернулась в голубиное гнездо, где его с некоторой заботой и лаской некогда взрастили… Впрочем, здесь ли? Все свое становление, как личности, мужчина провел либо в Академии, либо в армии, когда его оттуда с позором поперли.
Родителей, к счастью, не было, так что можно было избежать ненужных разговоров. Те, как сообщил дворецкий, отправились на прием и прибудут не ранее, чем через несколько дней. Вполне обычный для аристократии отъезд…
Демонолог, все так же продолжая игнорировать реальность, упорно шел вперед; вернее, наверх. Поднявший на второй этаж, он зашел в гостевую спальню и положил тело любимой девушки на неприлично широкую постель, всем видом и лицом показывая: я не желаю говорить. Я. Здесь. Хозяин.
- Я прикажу приготовить ванну, это в соседней комнате. Тебе нужен лекарь? Как ты себя чувствуешь, Ива? Нужно поменять одежду. Эта никуда не годиться. Слуга!

На ответ девушки Альфарий несколько нахмурился, будто бы вспоминая, что он все-таки человек. Мало того, он мужчина и статный дворянин в собственном доме, а ведет себя подобно зверю, затащившему жертву в логово… Это внезапное столкновение двух противоположных ролей Магнуса вызвало слабую бурю в душе демонолога, заставляя того задуматься о происходящем. Он встретил Ив на заснеженной улице ночного Иридиума, совершенно одну, раненную, покусанную… Тут, кто сделал с ней это – вот, кто настоящий зверь. Хищник в своем естестве, рожденный в смерти, высокомерный и мерзкий. Мерзкий – а ведь Альфарий не считал вампиров мерзкими. Враждебными, но не мерзкими, однако, стоило лишь ему лицезреть, как от клыков создания ночи пострадал близкий человек, как стремительно переменились его настроения. Быть может, это сделала Дилана… Странное сосущее предчувствие подсказывало, что совсем скоро они встретятся. Быть может, это был знак? И как мужчина должен оценивать его?
Мотнув головой, Альфарий отсеял вдруг нахлынувшие зыбкие мысли. Они совершенно были не к месту, обнажая некоторую рассеянность, в которую он впал от слов Ивы.
- Хорошо, - ответ мужчины прозвучал мрачно и приглушенно, но, похоже, что он собирался сказать что-то ещё, оборванный внезапным появлением слуги. Немолодая женщина, чьи каштановые волосы уже проявлялись серебреными нитями седины, облаченная в белый фартук поверх такого же белого платья до пола, легко поклонилась и ожидала услышать требование, ради которого её позвали.
- Клара, приготовь для моей гостьи ванну и, будь добра, принеси ей бинт. Ужин готов?
- Да, милорд, - голос служанки звучал серо и безучастно. Похоже, её совсем не радовало, что в столь поздний час ей придется что-то ещё делать, пускай это и была её работа. Ещё раз слабо поклонившись, она покинула комнату, оставляя Альфария наедине с Ивейн и её недовольным голосом, повиснувшим в воздухе сладким молчанием…
- Мы уже здесь, Ива... Надеюсь, от ужина ты не откажешься? Как ты себя чувствуешь? Тебя укусил… вампир? – последнее слово прозвучало после секундной задержки. Альфарий боялся ответа. Боялся той ярости, что может проснуться в нем, обнажая жестокого зверя, и боялся, что он потеряет своего сапфирового призрака. Зыбкая мечта, желанный сон, тот самый, что нагрянет перед самым рассветом, чтобы развеяться, оставляя недосказанную историю. А что если она тоже… станет вампиром? Что если он потеряет её, потеряет тепло шелковистой кожи и насыщенный аромат русых волос? Как больно было представлять в сапфировых глазах жажду крови, но зверь внутри… Питаясь зарождающейся жаждой мести, подстегиваемый чувствами к девушке, взращивал извращенную идею, желание преданности существу темному, что найдет свой выход спустя совсем немного времени. Но Альфарий знал – тот зверь не он. Он часть его души, неразрывная, но все ещё агрессивно отторгаемая остальным астралом сущности. Должно пройти ещё много дней и много боли, прежде чем они сольются в единое, гармоничное существо. Ведь не смотря на всю свою ярость, хаотичность мыслей и движений, Альфарий более всего тяготел к гармонии! И сейчас, во всем мрачном и злом Мистериуме, его гармония лежала на широкой постели, недоумевающая, слабая. Призрак из прошлого, ощущаемого демонологом сейчас как вечная деталь Вселенной, без которой та просто рухнет.

Неизвестно, была ли между двумя совершенно разными сущностями мистическая связь. Возможно ли ощущать близкого для себя человека так, словно вы с ним единое целое? Улавливать сокрытые настроения души, слышать неслышимое и всегда знать нужные слова? Альфарий никогда не верил в любовь… в том виде, в каком её представляет общество. Для него в сим чувстве было слишком мало целомудрия, чтобы уверовать в священную силу эмоций, слишком многих вояке приходилось любить, собственноручно разбивая сердца. Но что-то незримое продолжало тянуть Магнуса к русоволосой девушке, каждая частичка его души желала её; тьма хотела подчинения и греха, огонь просил эмоций, жизнь яростно стучалась в скорлупу цивилизации, чтобы обнажить зверя искренности. И для каждой части Ивейн сверкала сапфировым маяком, внося все большую и большую сумятицу в мироощущение Альфария. Ну что же… он не станет сдерживаться. Его колючий, карий взгляд пробежался по сидящей девушке, цепляясь за острые коленки, следы крови и русые волосы, чтобы окончательно столкнуться с мимолетным взглядом сапфировых глаз. Как кощунственно мало демонолог смотрел в эти бездонные пучины Призрачного Предела! Возможно, удержись это столкновение ещё хотя бы секунду, вечер приобрел бы совсем резкий оборот, но, похоже, у луны были другие планы. Ив тряхнула кудрями, сбивая наваждение с Альфария, быстро приводя того в чувства.
- Не благодари, Ива. Я не мог иначе поступить, не мог. Ты никогда не замечала… что наши роковые встречи всегда проходят под полной луной? – задумчивый голос мужчины прозвучал спокойно и даже слишком отрешенно, вызывая ещё большую сумятицу в оценке его чувств и мыслей. Отведя взгляд, Альф постоял ещё секунду, а потом пошел к двери, желая оставить волшебницу одну. - Мне нужно переодеться… Негоже в уличной одежде садиться за стол. Как только ты покончишь с ванной, слуга проводит тебя в столовую. Надеюсь… ты не против позднего ужина. После такого испытание тебе нужны свежие силы.
Последняя фраза вновь прозвучала требовательно. Он хотел накормить девушку и никакие возражения об усталости его теперь не остановят. Ив стала жертвой вампира, но сама в него не обратилась – а значит, худшее позади.
Один шаг и дверь захлопнулась позади широкой спины воина, отсекая все, что было прежде, чтобы начать новую, ещё более напряженную игру чувств.

Комната Альфария находится на том же этаже, в некотором отдалении от той, где он поселил Ив. Пройдя несколько таких же дверей, что и у неё, выполненных из черного ореха, он приблизился к собственной, внешне ничуть не отличаясь от всех остальных. Однако, внутри – разве можно было сомневаться? – она совершенно отличалась от гостевых комнат. Возможно, когда-то здесь была подсобка, либо когда-то она тут планировалась. Возможно, мастерская или какой-то импровизированный склад? Комната была гораздо уже, с единственным окном в дальней стене, лишенных штор; бездушно висит одинокая тюль, отсекая пространство комнаты от стекла, за которым бушевала зимняя ночь. Прямо рядом с входом, слева, стоит большой дубовый комод, дальше же у стены, выполненный в том же стиле и из того же материала, возвышается шкаф, сильно уменьшая внутреннее пространство помещения. Возможно, девушке эта комната показалась бы более привычной, лишенной аристократичных излишеств и воздушности, все здесь казалось массивным, тяжелым и неповоротливым – начиная с того же комода и заканчивая столом и кроватью. Однако же, сам стол заслуживает отдельного внимания (описание кровати можно опустить, ибо нетрудно догадаться о её строгом, казарменном виде). Выполненный из черного ореха, лакированный, он единственный позволял себе напоминать всякому гостю и самому хозяину, что здесь живет аристократ, дворянин! В столе было множество выдвижных ящиков, он так же имел дополнительные полки сверху, а письменные принадлежности слабо мерцали драгоценным золотом во внутреннем сумраке помещения.
Альфарий питал некоторую слабость к запискам, да и писательству в целом. Быть может, обернись его жизнь иначе, он мог бы стать писателем, но армейская жизнь быстро подавила, а потом и окончательно уничтожила эту жилку в мужчине. Однако, особое удовольствие писать что либо, когда читаешь книгу, или же вернувшись из патруля строчить огромный доклад вышестоящему командованию… Отсюда Магнус поддерживал свою собственную грамотность в суровых армейских буднях, а в один из отпусков он просто приобрел этот стол и эти золотые и серебряные принадлежности, желая как-то утешить детское, никому неизвестное увлечение. Возможно, так оно и канет в лету, оставшись безызвестной правдой о том, другом Альфарии…
Сейчас демонолог спешил раздеться, избавиться от извращенного света прошедшего солнечного дня и скинуть с себя туманную истому ночи, даровавшую ему сапфирового призрака, вновь. Он отчего-то чувствовал себя неготовым, неподобающе выглядящим для этого… А что же он мог одеть? Роскошные штаны из качественного сукна, белоснежная, воздушная рубаха, свободно лежащая даже на его широких плечах. Вот, пожалуй, и вся хитрость. Однако, Альфарий на том не остановился – он, сев на единственный стул, принялся начищать собственные сапоги, которые так любил и лелеял. Они прошли с ним через огонь и воду, раз за разом переживая все тоже самое, что переживал и их владелец… И эту зимнюю ночь они тоже встретили вместе с ним.
В тот же момент, когда и без того чистый, но уже повторно ухоженный сапог вернулся на пол, лишенный ковра, сознание демонолога поразила мысль. Эта мысль была яркая и бессознательная, но такая настойчивая и всепроникающая, словно вышедшая из берегов река – его затопленный рассудок тут же оказался заражен этой мыслью. Быстро обувшись, он поспешил покинуть свою комнату и оказаться в гардеробе матери. Согласно обычаю роскоши и излишеств, в таких особняках каждый владелец имел собственную комнату под собственный гардероб… Точно такой же был и у его матери, Валлетты. Она находилась на третьем этаже и по пространству, кажется, была даже больше, чем огромная комната Ивейн. Здесь, среди лабиринта шкафов, с бесчисленным количеством дверей и зеркал, располагались сотни, если не тысячи различных платьев. Расположенные в каком-то сумасшедшем, перфекционистском порядке, они переливались всеми видами красок и покроев, от откровенно пошлых, до излишни пышных и несуразных. Здесь было все, что когда-либо одевала за свою жизнь Валлетта – вся история балов, званых вечеров, деловых и торжественных приемов… Но было среди всей этой гвардии одеяний всего несколько, не жавшихся в тесноте, а роскошно развешанных хрустальных манекенах. Их было три… Одно, бескрайне белое, словно лебединое перо, то самое, в котором мать Альфария шла под венец с его отцом, Кристофером Магнусом де Кэсселем. Второе словно отражало в себе бескрайнюю пустоту ночного неба – оно было выполнено из дыма и паучьего шелка с великим множеством маленьких, сияющий кристаллов. Воистину, это пышное платье казалось искривленной изнанкой космоса. Мама никогда не распространялась, чем именно особенно это платье… Сам Магнус никогда её и не видел в нем – оно было слишком приталено для юной, молодой красавицы, возможно, даже более юной, чем та очаровательная мадам, что вышла замуж.
И третье, третье платье было по-настоящему особенным – бездонное, иссиня-черное, как океанские глубины, оно совмещало в себе, казалось бы, невозможное. Броскость и невзрачность, роскошь и сдержанность, любовь и целомудренность. В этом платье Валлетта Магнус де Кэссель встречала коронацию самого Императора!..
Не раздумывая, Альфарий схватил его и отправился в комнату, где оставил Ив. Та ещё купалась, похоже, полностью отдавшись власти своей стихии… Едва ли она услышала, как зашуршала ткань, аккуратно разложенная на широкой постели.
Магнус же к тому моменту уже ушел. Внизу приготовили ужин, и он хотел дождаться Ив в гостиной, стараясь не думать, примет ли его безмолвный дар сапфировый призрак или же нет…

Когда Альфарий оказался в гостиной, у него слегка закружилась голова от резкого и душного аромата еды. Его недовольный и жесткий взгляд, как два грязных кристалла коричневого сахара, упал на ломящийся от яств стол. Возникало ощущение, что здесь накрыли на целый банкет! Нет, нет, это совершенно не дело! Быть может раньше, раньше, пока Альфарий ещё был молод, горяч, пафосен и энергичен, он бы и оставил все как есть, пусть лишь сотая часть окажется съедена в этот вечер… Но не сейчас – сейчас демонолог тут же приказал прибрать излишки, как убрать и лишние скатерти, оставляя от длинного стола накрытым лишь один небольшой участок где-то у середины, как раз под стать для двух человек. Причем, его выбор пал так не просто из спонтанного желания или каких-то иных, скрытых логических измышлений – просто именно там стоял роскошный торт. Туда же Альфарий переместил и бутылку десятилетнего вина, только-только протертого от пыли. На его этикетке красовался безупречно выведенный карандашной графикой порт с большим, выходящим на рейд кораблем. Для мужчины это изображение не имело никакого особого смысла, однако надпись чуть ниже выдавала – это вино было изготовлено из лучших сортов винограда с юга Империи, и все долгие годы оно томилось, приобретая уникальный вкус, в прохладных погребах великого торгового города – Кардоса. Кажется, однажды дворянин пытался испить его с Ивейн, но что-то у них не вышло… Предстоит наверстать это упущение.
Вся же лишняя еда не пошла на корм собакам – Альфарий, чувствуя в себе непривычный прилив доброты, распорядился подать ее на завтрак прислуге.
Итак, оставшись в гордом одиночестве, демонолог ждал… Внутри особняка было тепло, это тепло поддерживалось не только каминами, но и, конечно же, рунической магией. Однако, демонологу все равно было холодно – так бывает, когда, отпариваясь в бане, среди жгучего пара, в нестерпимом пекле, вздрагиваешь от внезапного холодка по спине. Так проявляется мелкая испарина, что даже теплая все равно холоднее пылающего жаром тела воина… Он волновался, словно ждал в ночном саду своей фантазии, которой назначил свидание и что никогда не придет. Волновался так, как волнуется мученик на смертном одре, желая как можно более скорой встречи с седовласой дамой Смерти. Что же это было такое с ним? В особняк зашел зверь, но у стола стоял юнец с лицом и взглядом старика… Он боялся. Боялся ответов и вопросов, потому что слишком многое вдруг взваливалось на плечи воина, покуда земля из-под ног уходила все дальше, лишая всякой возможной опоры.
И в тот момент, как вдруг к сердцу подкралась смешная паника, а по телу пробежала первая дрожь болезненных судорог… Подул бриз. Теплый бриз, согревший широкую грудь, небрежно спрятанную под шелковой рубахой, чей ворот был по-хулигански развязан. Там было видно обнаженную, покореженную ожогами кожу, вздымающуюся до этого как холм в землетрясение, но стоило лишь Ив явиться, дыхание стало ровным, взгляд уверенным, а боль судорог отступила, возвращая невиданное чувство легкости. Жар, вспыхнувший в сердце с новой силой, разогнал глупую панику и скрип отодвигаемого в приглашающем жесте стула разрезал тишину.
Кажется, Магнус впервые видел румянец на этих белоснежных щеках… Даже в лесу, за дни до роковой трагедии, он не видел Ив такой обнаженной, чистой и откровенной, пускай тогда на ней почти не было одежды. Да, это был тот самый призрак, явившийся прямо из самых волн кардосского моря… Пара шагов и мужчина вдруг заметил, что все это время они смотрели друг-другу в глаза – он тонул в бездонном синем омуте.
- Я очень рад… что ты приняла мой подарок. Ты в нем прекрасна, Ива. Хм… как забавно и сумбурно, не правда ли? Ещё парой часов назад ты умирала, а я бездомным зверем бродил по улицам столицы. Но стоило лишь нам найти друг друга под луной… какое преображение. Вот что называется… жизнь, - мужчина говорил это спокойным, даже несколько отрешенным голосом, словно произносил мысли вслух. Ему так нравилось, нравилось, как быстро развивается вечер, как нет времени остановиться, подумать, понять!..
Совсем как прежде.
Без боли.

При словах девушки Альфарию хотелось покрыться румянцем неловкости, скрывая мысли об истинном наполнении стола, но он не смог. Его искаженное лицо почти не выражало эмоций, вся микромимика была погребена под ожогами и уничтожена болью. Не было ничего, кроме наслаждения моментом… который все никак не хотел заканчиваться! Словно сладкий сон, что продолжается и продолжается, раздражая своим тягучим молчанием и даже какой-то неправдоподобной благополучностью.
Усевшись на свое место напротив Ив, Альфарий первым делом вскрыл вино, разливая напиток цвета насыщенной крови. При взгляде на нем демонолог подумал о ране волшебницы, бегло оглядывая бинт, что так гармонично вписался в общий образ леди. Да… Это была красивая Ивейн. Но все равно не настоящая – не та, в чьих сапфировых омутах тонуло сознание демонолога. И даже в этом образе, образе изящества и достатка, у неё проскакивали детали неосторожной авантюристки. Альфарий отчего-то тут же вдруг ухмыльнулся, возвращая вино обратно на стол… Он ведь не приносил туфли, а значит, Ивейн сейчас либо в тех сапогах, которых совершенно не было слышно, либо босиком. Эта мысль, вспыхнувшая в голове явственной картинкой, сработала как бросок топлива в горящую печь: демонолог ещё больше оживился и собрался, наслаждаясь пикантностью их внезапного… свидания.
- Как твои успехи в Аклории, Ив? Ты ведь… поступила? – Магнус, не отставая от девушки, тоже отложил себе кусок смачного мяса, вновь ухмыляясь. Дворянские дамы даже, вероятно, и не посмотрели бы на такую тяжелую пищу, но не Ив… Ивейн сильная и, как всякое сильное существо, она требовала мяса. Таков, похоже, закон природы. - Что случилось этой ночью?

Альфарий тоже ел, пускай и не ощущал того сильного аппетита. Он сегодня почти ничего не делал, да и домашнее питание сильно разнилось с армейским… Хватало один раз плотно поужинать, чтобы потом три дня перебиваться чаем и брагой. Конечно, здоровый мужчина должен обладать здоровым и безудержным аппетитом! И так оно, собственно, и было… Просто именно сейчас демонолог не сильно отвлекался на пищу; все больше его внимание притягивала девушка, облаченное в платье матери. Оно было ей так к лицу, элегантно подчеркивая все то, что было скрыто под простыми нарядами путешественников и горожан… Но какая Ива все же нравилась ему больше? Конечно, та самая, в синем плаще и с тугой косой, тяжелым бременем лежащей на плече. Сейчас её не было, иначе бы Альфарий столкнулся с новой проблемой – внутренней жаждой её расплести и распустить русые волосы непослушным водопадом. Нынешняя аккуратная прическа совершенно не вызывала подобных чувств…
А тем временем, волшебница покончила с мясом, принося хозяину особняка моральное и почти физическое удовлетворение: накормить дорогого себе человека бывает приятным не только женщине! И стоило девушке отложить нож, она, наконец, разразилась рассказом. Её по-девичьи пухлые, совсем небольшие, но налитые соком молодости губы тронулись, озаряя Альфария белоснежной улыбкой; рассказ волшебницы демонолог ловил с особенным вниманием – он продолжал сидеть на своем месте, слегка ссутулившись и совсем не по-дворянски опершись о стол локтями, его лицо продолжало не выражать никаких эмоций, однако глаза, подернутые сверкающей пеленой, то и дело прыгали с одного элемента внешности Ивы на другой.
Однако, безразличное из-за шрамов лицо вдруг исказило легкое неприятие, даже, возможно, агрессия, смешенная с удивлением, когда Ива рассказала о своем требовательном учителе. Мистик, двойные глейвы, маг металла…
- Серый мистик? – вдруг совсем не к месту вымолвил демонолог, еле слышно, не прерывая рассказа студентки, а после тут же возвращая маску спокойствия на свое лицо. «Вот же оно как! Судьба… судьба определенно имеет извращенное чувство юмора. Серый мистик… Профессор Аклории! Теория магии… А ведь он почти сотрудничал со мной, будь я умнее и осмотрительнее. Хм, следует расспросить о нем больше…»
Слегка эгоистичные мысли пролетели над сознанием демонолога пустынным ветром, быстро поглощаемые бурей иных чувств; Альфарий чересчур был поглощен эмоциональным всплеском от их встречи, чтобы слишком много думать о деле. Эта ночь… она закончится. И полная луна уйдет – а вместе с ней и Ивейн. Следует наслаждаться сей ночью так, как они не смогли ни в одну из прежних…
- Ты сильная волшебница и личность, Ива! И именно поэтому ты бросилась навстречу опасности. Если бы ты этого не сделала… Возможно, мы бы даже не встретились, - при этих словах его ладонь вдруг легла на пальцы сапфирового призрака, сжимая их так, словно Магнус хотел удостовериться – реальна ли она? А после выпустили её и схватили полный бокал вина… - Давай уже выпьем, Ив. За встречу… нет! За полную луну!

Альфарий и сам не замечал, как раз за разом уходил от этого вопроса. Забывая или же не замечая, он старательно уходил от ответа, но так ли он боялся его? Конечно, нет. Он не боялся отвечать, отвечать за свою жизнь и свои поступки, все, что вызывало в нем подсознательный страх – это рассказ самому себе. Озвучить, обратить вплоть то, что все это время ощущалось исключительно душой, не давая рассудку здраво оценить и понять весь мрак и безумие последствий той роковой ночи.
- Помнишь… нашу последнюю ночь? Тогда, в лесу… у озера. Ты спасла меня, но судьба упорная тетка. Она настигла меня неделей спустя… в трактире «Лесная глушь». Там же, в Волчьем лесу. Нежить… я не знаю, откуда она взялась. Их было много, целая небольшая армия, в одночасье окружившая трактир. Все здание горело… - Альфарий вдруг увидел перед собственными глазами события той ночи.
Черный, едкий дым, треск пожара, крики раненных и молчаливый натиск мертвых, подчеркнутый сиянием двух зеленых глазниц. Все дальнейшее демонолог говорил не своим голосом, вернее, не отдавал отчета, что каждую деталь своего воспоминания озвучивал, озвучивал так живо и ярко, словно переживал это вновь.
Так оно и было.
Пожар был не сразу - но вначале были взрывы. Все окрестности трактира залило огнем, когда он и рыжеволосая воительница Джессика сражались с убийцей… Много позже Магнус догадается – то была вампирша и те раны, что ей нанесли, были тяжелыми, но далеко не смертельными. Даже пригвожденная к стене арбалетным болтом, она уцелела и сбежала, чтобы больше никогда не попасться на глаза дворянину. А потом был бой… Трактир, находясь на одной из оживленнейших дорог Волчьего леса, напрямую идущих из Иридиума до самой западной границы, был переполнен солдатами. Кто-то возвращался со службы, кто-то шел к ней, а кто-то её нес. Сам Альфарий, после того, как его уволили из имперской армии, занялся охраной караванов и в трактире отдыхал после одного из последних заказов…
Первым убили капитана. Его смерть была мучительная, сраженный ядом он быстро испускал дух… Все командование в одночасье легло на плечи старшего лейтенанта. Ведь в бою не бывает бывших солдат – либо ты воин, либо трус, а значит труп. Но всякая попытка организовать оборону посыпалась прахом перед сплошной стеной магии и смерти, что двинулась на них… В этом месте рассказ стал сбивчивым, скомканным, все, что можно было понять, это взрыв, снесший угол здания и мертвецы, ломящиеся внутрь. А впереди, между жизнью и смертью, он, отчаянно отбивающийся от атак, раненный, окруженный своими бойцами. Они успели стать ему своими, ведь именно с ними он разделял радость последний битвы…
Пылающие магическим огнем глазницы смотрели в самую душу офицеров. Они могли умертвить плоть, но их дух… дух был нерушим! Собравшись с последними силами, живые контратаковали мертвых, лавиной ярости стремясь поглотить море безразличия и увядания. И у них… у них почти получилось. Ценой огромных жертв, ценой последнего рывка и тяжелых ранений Альфарий настиг лича и сокрушил его. То, что произошло дальше, можно было описать только как нестерпимый поток боли и пламени. Мертвый колдун перед уходом в иной мир оставил последний, прекрасный подарок, в виде маленького огненного светлячка, взрыв которого снес здание, как карточный домик. Никто… никто из тех, кто был тогда в помещениях, не выжил. Кажется, были выжившие в подвале, куда его позже оттащили. Там был слабый, надтреснутый голос, что даровал ему облегчение… Он предостерегал. Но, кажется, понимал. Все понимал.
Что именно, Альфарий так и не произнес. Его рассказ завершился тем, что потом долго лечился по лазаретам и госпиталям, пережив то, что обычному человеку не под силу. Он не говорил ни про лес, ни про демонологию, к которой обратился то ли из отчаянья, то ли потребности…
- А ещё там был мой брат. Залнарик. Именно он должен был наследовать все это богатство! Но… он погиб. Я не смог спасти его. И Джессику тоже… возможно, они выжили. Но прошло слишком много времени, чтобы я ещё в это верил, - Альфарий, наконец, посмотрел на Иву тяжелым взглядом. Он пытался продраться сквозь пелену боли воспоминаний наружу, освободиться и вновь прильнуть к прохладе чистого родника. Ничего не выходило – он словно не мог дотянуться. И не заметил, как залпом осушил бокал вина…

Поначалу мужчина не почувствовал, как прохлада нежных рук обволокла его мягким покрывалом, так, словно влажная тряпка, приложенная ко лбу больного горячкой. Словно не веря, что мысли-гиены отступают, что боль, под страхом которой живет его тело, не угрожает, покуда эти тонкие ветки ивы прикрывают его от всего мрака фундаментального мира…
Но это было так. Ива обняла его, беззвучно, в едином порыве, так, как, казалось бы, мог только он. Волшебница была словно отражением пламени в водной глади – так они казались похожи и так сильно разнились.
И так же сильно могли угрожать друг другу… Стоит ли ей рассказать? Рассказать всю правду, довести историю до сего момента? И будет ли она обнимать его так же дальше? А так ли это необходимо?..
Конечно! Одна только мысль сомнения разожгла бурю ярости, заставившую вскочить со стула и, сцепив медвежьи объятия на хрупкой фигуре, оторвать её от пола в беззаветном, беспамятном чувстве благодарности и обещания любви. Так сильны, прекрасны и чисты были его чувства!
Но в тени их света все ещё таилось зло, облизывающееся, предвкушающее свежую плоть… Безумие, ехидный червь, подтачивающий древо благородства и радости Альфария. Оно, смиренно сидя в своем углу, подкидывало едкие образы девушек: рыжеволосая Джейн, прекрасная Амэт, пылкая Оливия, откровенная Эолин, полукровка, чье обнаженное тело сверкает в каплях чистейшей воды Захрэмского озера… «Ты не умеешь любить… Ты воин; ты животное! Похотливое, грязное животное!»
И чем громче звучали эти мысли, тем сильнее Альфарий прижимал Иву, вдруг услышав, как радостной перекличкой затрещали встававшие на место позвонки. В этот-то момент демонолог и выпустил свой зыбкий сапфировый призрак.
- Прости. Это… это лишь часть моей истории. Я ещё не готов рассказать тебе остальное, - мужчина посмотрел в затуманенные, бездонно-синие глаза, а после в окно, пытаясь прикинуть который сейчас час. Привычка всякого путешественника, не привыкшего к большим часам, что имелись и в этой гостиной…
- Уже поздно. Ты, должно быть, устала…