Ровена ожидала услышать в этот момент что угодно, однако не то, что было сказано на самом деле. Одно событие обрушивалось на неё за другим в столь короткий промежуток времени, и некромантка уже перестала понимать, что пребывает в реальности, не спит, не видит очередной сон. Сначала появление Арруки, её ничем необъяснямое поведение и готовность поделиться координатами, информация о Рэймеле, а теперь... это. Глаза воскресительницы расширились в удивлении, когда чародей договорил. В этот момент она стала вспоминать о прошлом - о всём, что их когда-либо связывало, едва ли не с самого рождения. Ровена знала некроманта в буквальном смысле всю свою жизнь, и их судьбы были похожи; их всегда связывало нечто большее, чем отношения случайных коллег, по воле судьбы оказавшихся в доме Арона Хвади. Воспоминаний было слишком много, и Ровене, возможно, понадобилось бы несколько дней для того, чтобы вспомнить каждую деталь, каждый элемент той жизни, что связывала её с Филиппом. В какой-то момент некромантка стала воспринимать его как часть собственной семьи, наровне с семьёй Хвади, однако даже с главой фамилии и собственным подопечным у воскресительницы никогда не было столь доверительных отношений, как с этим чародеем - они принадлежали одной Стихии, разделяли одну судьбу, и иногда шаманке казалось, что её существование может прекратиться в тот момент, когда исчезнет её коллега. Она с трудом припоминала те моменты, когда отправлялась на какую-либо миссию не с ним, какой-либо день, в который не видела его. Таких дней попросту не существовало. Казалось, они всегда делились друг с другом любыми тайнами, однако эта тайна - последняя - оставалось невысказанной уже достаточно много лет. Во всяком случае, со стороны самой Ровены, так как она призналась себе в этом давно, однако отгоняла эту мысль как бесмысленный мусор из собственной жизни, как нечто, что мешало ей полностью сосредоточиться на своём обучении, своей Стихии. Любила ли она его потому, что он обладал Смертью, единственным элементом, который был достоин столь сильной любви и почитания? Не должна ли она была в таком случае любить всех адептов Смерти на свете? Воскресительница не всегда была уверена в том, что знает ответ на этот вопрос, и не надеялась на то, что однажды сможет понять это, увидеть разницу. Время шло, год за годом, однако ни один из них никогда не затевал этого разговора - с одной стороны боясь его, а с другой, как Ровена, не видя в нём смысла. Всю свою юность она провела, посвещая своя время Смерти, обучению, совершенствованию собственных способностей, а когда шаманка открыла в себе дар к магии Света, всё это стало играть для неё ещё большую роль, чем когда-либо прежде. Оправдать собственную фамилию, оправдать надежды Хвади... в этом мире не было места для чувств, препятствующих целям Ровены. Не было места для того, в чьих намерениях и чувствах некромантка никогда не была уверена, время от времени видя его в компании мимолётных знакомств. Разве она когда-то интересовала его в подобном смысле? Ровена так не считала, игнорируя собственные чувства и в течение этих лет скрыв их так глубоко, что от них, казалось, не должно было остаться и следа.
Повисло долгое молчание - слишком долгое, и могло подуматься, будто оно никогда не прекратится. Сердце некромантки вновь стало бешено биться - так, словно она снова стояла перед Тернием, ожидая собственного приговора. Ровена не могла пошевелиться - её будто бы сковал паралич, не позволяя ни говорить, ни двигаться. Всё, что она могла - наблюдать за Филиппом, который, вероятно, ненавидел себя за то, что только что сказал вслух. Возможно, Ровена также станет ненавидеть себя, когда ответит на слова чародея. Любила ли она в действительности его или же его Стихию?.. В эту секунду это был единственный вопрос, ответ на котороый был предельно ясен воскресительнице.
- И я. Люблю тебя.