Когда двое матросов спустились к нему в трюм, Люциан морально собрался и приготовился к чему угодно. Конечно, если бы его начали избивать и пытать прямо здесь, он бы, возможно, не сумел сдержать свою клятву, и всё же начал бы сопротивляться. Но пока что ничего не предвещало беды. Поднявшись на ноги, архон опасливо озирался по сторонам, пытаясь понять, куда его ведут и с какой целью. На протяжении всего пути их процессию сопровождали смешками глазеющие зеваки, и Люциан приготовился к самому худшему. Если не к казни, то хотя бы к публичным пыткам и унижению. Это было вполне ожидаемо, особенно если пираты, которые славились своей ветреной натурой, снова передумали и решили таки отдать его на растерзание толпе. Шансы выбраться из такой передряги у него были не велики, но он всё-таки лихорадочно обдумывал способы. Презрение и глумление его особенно не трогали, Люциан всегда держался особняком и его истинные личные границы пролегали глубоко внутри его собственного сознания. Чтобы до них добраться, пришлось бы как следует постараться.

На удивление, повели его вовсе не на палубу, и никаких сопутствующих атрибутов публичной порки он тоже по пути не наблюдал. Его затолкнули в какую-то каюту, и он не сразу понял что к чему. Волосы упали ему на лицо, понадобилось время, чтобы их отвести и настороженно оглядеться. Поэтому он не сразу приметил Тару, лишь заслышав её голос - обратил внимание. Похоже, зрелище для праздных гуляк сегодня отменяется. А если и будет сеанс истязания, то только приватный. Всё моментально встало на свои места. Люциан понял, зачем нужен был весь этот спектакль. Девушка жаждала мести. И у неё, пожалуй, на это было права больше, чем у кого бы то ни было из членов экипажа. Отсутствие явной угрозы - лишь способ усыпить бдительность, чтобы момент морального слома оказался внезапнее, сильнее, ярче. Люциан слышал о таких фокусах. И не был намерен потакать этой садистской игре.

Взгляд его, которым он смерил пиратку, был полон непоколебимой твёрдости, он не собирался молить её о пощаде и ползать у неё в ногах. Если и суждено ему было не пережить это испытание, то сделает он это с высоко поднятой головой. По крайней мере, первые минуты. Пока же противостоять, впрочем, особо было и нечему. А потому архон занял место на стуле, которое ему предложили, но чуть-чуть отодвинулся от девушки, чтобы их разделяло больше безопасного расстояния, чтобы успеть среагировать, если она решит напасть сходу. Во взгляде его читалось недоверие, лёгкая тревога, возможно, но и некий вызов тоже. Он не из тех был, кто сдаётся легко. Если только это не самопожертвование, конечно же...

Похоже, сеанс искушённой пытки должен был начаться с морального давления, с проверки убеждений на прочность. Архон был готов к этому, ведь для себя он решил всё уже давным-давно. Звякнув цепями, устраиваясь на стуле поудобнее, он откинулся на спинку и прикрыл глаза, очищая свой разум от лишнего. Негатива, сомнений, печали и страха. Он должен быть чист перед лицом своего бога, особенно, если вскоре ему придётся предстать перед ним лично.

-Я такой, какой я есть, - резонно ответил он, не придумав какого-либо остроумного ответа. Да и не в его духе это было. Обдумывая дальнейшие слова, Люциан взял небольшую паузу, подглядывая за собеседницей из под полуприкрытых глаз. Каковой бы незавидной ни была его ситуация, бдительности он старался не терять. Да и подумать над ответом не помешало бы. Всё же разговор шёл о важных вещах. Важных, в том числе и для самого архона.
- Конечно, я это понимал. Но я не мог позволить тем людям пострадать. А единственный выход в той ситуации был — предложить себя вместо них. Что я и сделал без колебаний, - отвечал он с твёрдостью, уверенностью в голосе, а затем добавил даже с некоторой горячностью, - И поступил бы так снова, будь у меня такой выбор.

Что и говорить, а фрукт попался Таре весьма своеобразный. Должно быть, и вкус у него был довольно специфический. Но пока не попробуешь — не узнаешь.

Его ожидания полностью подтверждались, собеседница явно испытывала удовольствие от моральных терзаний, которыми пыталась сломить архона. И кое в чём у неё это, пожалуй, удавалось. Если и был крючок, который наиболее болезненно мог зацепить его под кожу, так это чувство вины. Когда он увидел шрам, оставленный на теле девушки его же собственной рукой, то невольно скривился и отвёл взгляд. Не потому, что испытывал отвращение, глядя на эти чудовищные рубцы, но потому, что сожалел и винил себя в содеянном. Сколь бы не очевидными эти чувства и ни были. Сцепив пальцы, звякнув кандалами вновь, Люциан всё же вернул взгляд к пиратке. Но смотреть, опять же, старался только глаза в глаза, не касаясь её уродства.

- Все инстинкты, присущие любому живому существу, у меня есть. Но что отличает меня от любого другого, так это способность забыть о них на то время, когда нужно исполнить то, что должно. Этим качеством обладают не все, но большинство моих сородичей, - начал он отвечать издалека, не касаясь покуда ещё больной для себя темы. Но бегать от неё вечно было невозможно. Вопросы требовали ответов. Взгляд его опустился ниже, пробегая по извилистым белёсым линиям на её плече.
- Мне... Жаль, что так получилось. Но по-другому поступить было нельзя, - ответил он так, словно бы оправдывался, притом если не перед собеседницей, то перед самим собой, - В меня попадали молнии. На тренировках. Я знаю, какого это. Я знаю, что такое боль.

Ну вот, по крайней мере не настолько уж он и отмороженным оказался, каким мог бы показаться с виду. Понимал, по крайней мере, такие простые, базовые вещи, которые никому не чужды. Разве что впечатление всё равно оставалось, что с этими вещами у него отношение какое-то особое. Как и со всем остальным в его милом, маленьком, выдуманном мирке.

Изумление отчётливо отобразилось на лице архона, когда девушка подалась вперёд с обличительной речью. Он ожидал многого от неё, но только не такой горячности в споре. Горячности, которая до сего момента казалась ему его собственной, личной прерогативой. Люциан вспоминал так, словно бы это происходило вчера, как он во время учёбы участвовал в спорах, дебатах теологических и философских. Вспоминал, как задавался вопросами, прознав о самых тёмных уголках истории светоносного народа. Он знал, пожалуй, больше, чем обычный архон. И уж точно он задавался большим количеством вопросов. Словно бы каким-то образом узнав об этом, Тара била прямо по самому больному, целила точно в яблочко, и заставляла Люциана чувствовать себя неуютно от одних лишь мыслей о затронутой ей теме. По лбу его пробежали заметные складки. Он замялся на время, не зная, что ответить.

- Это не правда... - начал он, но звучало неубедительно, - Мы не убийцы. Не все из нас... - в попытках оправдаться он и сам не заметил, как повторяет самому себе те же обличительные вопросы. Повторяет и не находит ответа. Совесть его была неспокойна от одной лишь мысли, допустить которую было страшнее всего. Что если она права?
- За время истории нашего народа мы совершали ошибки. Но всегда стремились их исправить. Не вини тех, кто в поисках ответов не задаёт вопросы самому себе, либо окружающим. Многих из нас с детства учат принимать на веру... Определённые постулаты, - голос его стал тише, в нём появились оправдывающиеся, извиняющиеся нотки, - Не все могут вовремя отличить праведный поступок от неправедного. Я могу только надеяться, что у меня получается... Прости меня. Но если бы я не сообщил капитану о вас в тот день... Могли бы пострадать невинные, - эта мысль, пожалуй, была единственной, чем он себя утешал. Но надо отдать должное, она же была и весьма существенной, практически принципиальной. Ведь иначе он бы и не принял того решения. Если бы пираты действительно были белыми и пушистыми, едва ли они бы вызвали к себе такое пристальное внимание архонов.

- Я бы хотел верить в то, что мы идеальны. Но я знаю, что это не так. И... Любой может сломаться. Если провисит в каморке слишком долго. Но некоторые, безусловно, предпочтут смерть, - вновь он взглянул на неё так, как делал это прежде. Несмотря на то, что ей удалось пошатнуть его спокойствие, он всё же сохранял твёрдость своих убеждений и внутреннее достоинство.

В выражении эмоций Тара была гораздо более вольна, чем архон. Оно и не удивительно, ведь она находилась на своём месте, здесь и сейчас она полностью была хозяйкой положения. Но не только лишь поэтому пленник вёл себя так сдержано. Тому виной ещё и его нрав, который он в полной мере продемонстрировал ещё в момент их первой встречи. Теперь это становилось понятно точно - Люциан словно бы являлся существом не от мира сего. Он не был похож на обычного человека, он не был похож даже на обычного архона. Он был... другим. Но эта его инаковость угадывалась лишь на уровне подсознания, ведь внешне, не считая болезненно бледного вида, редкого, но не уникального для представителей его расы, выглядел он совершенно нормально. Пожалуй, даже хорошо. Да, его можно было бы счесть привлекательным, единственное, что действительно этому мешало - это его отрешённое поведение, незаинтересованность, казалось бы, ни в чём, кроме собственных мысленных фантомов.

- Я... Не знаю. Не знаю ответов на эти вопросы, - честно признался он, когда речь зашла о невинности. Действительно, в отличии от своих сородичей, он всегда более остро воспринимал эту тему, и для него она далеко не была такой уж однозначной. Он умел признавать ошибки, притом не только свои, но и целой расы. И за это часто бывал нелюбим среди сверстников, считаясь едва ли не изгоем.
- Я не думаю, что ты виновата в той жизни, которой тебе пришлось жить. Но я знаю, что никогда не поздно взять судьбу в свои руки. За каждое своё деяние придётся отвечать. Так или иначе. Перед самой собой. Перед окружающими. Или перед богом, - отвечал он так, словно бы вёл диалог не просто на равных, а словно бы вёл его с самим собой. Он был предельно честен и откровенен, ведь отвечая на вопросы собеседницы, он и для самого себя многое раскладывал по своим местам. Тем более, какой смысл скрытничать, если впереди его всё равно не ждало ничего хорошего? Так хоть последние минуты пройдут с пользой и интересом.

- Сделала? - спросил он, не вполне понимая, о чём она вообще ведёт речь. Он явно не разделял её весёлого настроя, всё ещё ожидая, что этот их разговор может вылиться для него всего-лишь в насмешки, а потом и в пытки.
- Ты едва не убила меня тем броском, - с неохотой признал он, решив, что речь идёт именно об этом, - Мне повезло иметь при себе зелье. Если бы не оно, я был бы уже мёртв, - констатировал он очевидный факт, бросая взгляд на свою обильно окровавленную рубаху. Никто так и не озаботился с тем, чтобы её заменить, либо омыть его тело от запёкшейся крови.

- Что ты... делаешь? - непонимающе вопросил он, когда она подошла для того, чтобы снять один из браслетов с его руки. Рискованное предприятие, учитывая, что до конца принцип этих конкретных кандалов был ей непонятен. А что если при таком раскладе они перестали бы функционировать? Как бы то ни было, у архона даже не возникло мысли о том, чтобы это проверить. Возможно, настолько он недоумевал от предпринятого ей решения. Конечно, можно было бы подумать, что благородство внезапно взыграло в пиратке, и она решила припомнить ему, как в аналогичной ситуации он проявил к ней сострадание... Но нет, конечно же. Просто показалось. Хотя некую форму своей милости она ему всё-таки предложила. Хотя бы поменять окровавленную рубаху.

- Не стоит. Прости, но я не могу это принять, - отвечал он, складывая руки в отрицающем жесте. Говорил при этом не только о рубахе, но и о словах, сказанных пираткой до этого, - Я не верю в то, что этим миром правит одна лишь сила. Должно быть что-то ещё. Что-то больше. Что-то... лучшее. Пускай я стану самым слабым, но я не отступлюсь от своих убеждений. Даже если это будет стоить мне всего, - она всё-таки проиграла. Попыталась его сломить, попыталась проверить его мораль на прочность, склонить к своей чаще весов, на свою сторону, к своему видению мира. Но не получилось. Архон оставался твёрд и уверен, даже не смотря на то, с каким трудом ему давались ответы на некоторые из её вопросов.

- К чему тебе проявлять милость ко мне теперь? Ведь если всё как ты и сказала, то этот мир создан для сильных. А я... не таков, - он всё ещё не желал принимать от неё рубаху и точно так же скептически наблюдал за перемещением ведра с водой. При этом со своего стула не вставал и делал вид, что всё ещё в плену, хотя, фактически, кандалы больше не мешали ему предпринять... что-нибудь.

Отредактировано Люциан (2021-04-19 17:10:20)

Архон не ответил, попросту не найдя для этого слов. Он не верил в происходящее. Оно буквально лишило его дара речи. Ведь когда он героически занимался своим самопожертвованием, а потом и дальнейшие события, всё это время он морально готовился к самому худшему финалу. Накручивал себя. А теперь... Неужели он будет свободен? И всё? Так просто? Сомнение на миг зародилось где-то в уголке его сознания. А что если это всё ещё игра? Хитрая, манипулятивная. Заставить его поверить в надежду. А потом отнять всё разом. Что ж, в таком случае, манипуляция удалась. Ведь облегчение всё-таки перевесило все его опасения, и Люциан сам не заметил, как вздохнул свободнее. Однако же ошарашен он был достаточно долго, чтобы не успеть вовремя среагировать на поползновения пиратки. Она беспрепятственно стянула с него рубаху ещё прежде, чем он успел опомниться. Хвататься за упущенный предмет гардероба и устраивать перетягивание было попросту нелепо, а потому архон смирился с утратой.

Что и говорить, а досталось ему не слабо. Судя по следам запёкшейся крови, раны на плече и животе были глубокими и достаточно болезненными. Но и помимо ран было на что посмотреть тоже. Люциан обладал пропорциональным, красиво сложенным и рельефным телом, а на его белой, практически белоснежной коже отчётливо проступали голубоватые вены, делая его ещё более похожим на существо не из этого мира, на призрака или на покойника, запечатлившего в вечности свой, без скромности будет сказано, привлекательный лик.

- Это... неожиданно, - наконец, пробормотал он, ощущая всю полноту неловкости этого момента. Не только потому, что его насильно обнажили, но и потому, что он, в целом, не ожидал такого решения и такого поворота судьбы. У него не было заготовлено никакого плана на этот счёт, а потому он чувствовал себя полностью обезоруженным.

Архон вздрогнул от её прикосновений. Не от смущения, лишь от неожиданности. Тара скользнула пальцами по запёкшейся кровавой корке, всё же безошибочно прощупывая под ней кубики пресса. Ни следа ранения. А вот у Люциана прикосновения вызывали немного другие ассоциации, не самые приятные. Как раз там, куда вошла её чакра. Воспоминания об этом моменте живо отпечатались перед его глазами, заставив невольно сглотнуть. Наконец, пиратка отступила, даровав ему возможность самостоятельно позаботиться о своём внешнем виде. Чем он не преминул воспользоваться. Смочив рубашку достаточно, он отжал её и принялся обтирать своё тело, поворачиваясь к Таре то одним боком, то другим, поигрывая при этом развитыми мышцами своего тела, словно бы рисуясь. Но получалось так невольно, само собой. Не с первого раза, но застаревшие багряные следы удалось смыть, и теперь его кожа была белоснежна, как чистый холст. Тряпку он бросил обратно в тазик и поднял взгляд на девушку, вопросительно изгибая бровь, мол, уточняя, довольна ли она результатом.

- Я не думаю, что это дефект. Это... проявлялось в моём роду раньше. И в некоторых других тоже. Не знаю, с чем это может быть связано. Просто... так есть, - если и была какая-то странность в её интересе, то Люциан её просто не уловил. Он тоже в какой-то мере был очень прост и воспринимал слова просто, в лоб, не пытаясь разыскать в них какие-то скрытые мотивы. По крайней мере, это касалось подобных бытовых мелочей или разговоров ни о чём. В философских же диспутах его дотошность проявлялась по-другому.

- У тебя... очень простой взгляд на вещи, - неожиданно продолжил он, разглядывая теперь её уже с некоторым интересом, - В чём-то он мне нравится. Хотел бы я научиться смотреть на мир так же легко... - удивительно, но теперь он даже позволил себе лёгкий намёк на улыбку. Кажется, это известие о скорой свободе на него так повлияло. Действительно, оно стало для него приятным сюрпризом и значительно улучшило его мнение о Таре. Разумеется, это вовсе не означало, что он готов был бросаться в её объятия. Напротив, ни о чём подобном Люциан даже не думал. Не таким он был. Совсем не плохим. Не испорченным. В отличии от...

Не подозревая ещё ни о чём, Люциан продолжал спокойно вести диалог с пираткой, утвердительно кивнув на её предположение о важности родственных связей в семьях его сородичей. Презрение в её взгляде не укрылось от него, и он виновато закусил губу, понимая, что жизнь девушки наверняка складывалась далеко не так радужно, как у него. Хотя ему и самому пришлось хлебнуть не мало, и любовью родителей он был обделён, но всё-таки... У него хотя бы была семья. Сейчас он отчётливо понимал, что его собеседнице, возможно, не повезло даже в этом.

Её речь заинтересовала его неподдельно. Так близко он ещё не затрагивал настолько чуждую для него философию, и столкнувшись с ней, прежде всего желал понять. Натура искателя заставляла его постоянно пребывать в поиске ответов на вопросы, и даже праведный гнев, с которым архоны так часто реагируют на проявление порочных, по их мнению, суждений, уступал в Люциане место любопытству. Достойному осуждения, несомненно, с точки зрения любого здравомыслящего сородича.

- Насладиться жизнью? - с неподдельным удивлением повторил он незнакомое для себя словосочетание, а глаза его распахнулись чуть шире. Вряд ли он в полной мере понимал, о чём ведёт речь Тара. Ведь в жизни своей Люциан не знал практически ничего, кроме учёбы, а затем и службы на благо семьи, родины. Его личная жизнь была крайне скудна и лишена всяческих красок. Можно сказать, что он вообще не существовал как личность за пределами своих убеждений, за пределами того, что было скрыто лишь в недрах его сознания. Скрыто от посторонних глаз. Он не знал любви, даже родительской, даже братской. Лишь отношения с сестрой можно было назвать хоть в какой-то степени тёплыми, с другими же членами семьи они были холодными и отчуждёнными. Причиной ли тому трагичные обстоятельства, что сопровождали его появление на свет, или общую сдержанность его расы, особенно высоких её представителей, наделённых специфичным воспитанием - всё это сделало Люциана таким, каким он был сейчас. Неуверенным, совершенно неопытным в общении с людьми. Даже не догадывающимся о том, чего от них можно ожидать. И этим Тара решила воспользоваться по полной.

Словно загипнотизированный её голосом, увлечённый хитросплетением её мыслей и суждений о жизни, архон не заметил, как стало слишком поздно. Поздно для бегства. Он оказался зажат между ней и столом, движением резким, внезапным порывом. Будучи растерянным, он не сумел среагировать вовремя, и лишь обеими руками упёрся в столешницу, отводя их назад, чтобы не упасть пятой точкой на сам стол.
- Что ты... делаешь? Ах... - ещё когда касалась его груди, Тара могла почувствовать, как ускорилось его сердцебиение. От её горячего дыхания, так близко, по бледной коже архона прошли мурашки. А когда язык коснулся его шеи, он не сдержал судорожного вздоха, дыхание его участилось, и он совершенно ничего не мог с этим сделать. В такой ситуации Люциан не оказывался ещё никогда. Он не просто не знал, как следует реагировать. Он не представлял даже, что происходит с ним самим. Тело реагировало на прикосновения, на действия девушки словно бы само по себе. Все реакции, во всей их естественной полноте были ему присущи. Они проявлялись, отзываясь на близость, раскрывались, словно бы против его воли. Конечно, ведь это же не он их инициировал. Он их не понимал, но всё-таки... не в силах был отстраниться, парализованный, прикованный к месту чем-то, что довлело сейчас над целомудренностью и неловкостью момента.

Всё, что происходило с ним сейчас, попросту не укладывалось у архона в голове. Будь он более подготовлен, более морально устойчив, должно быть, он бы оттолкнул от себя убийцу, с отвращением в праведном взгляде. Но он был совсем не таков. Он не готов был к вызовам, что готовила для него жизнь. И именно поэтому сейчас находился на том месте, где она и застала его врасплох. И эта особенность ещё аукнется ему не раз. Но сейчас... Сейчас последствия хотя бы не грозили ему ничем плохим. Плохим... Или же то, что он позволял себе, то, что происходило между ними - это и было плохо?

А позволял он себе слишком многое. Слишком дерзко. Он ведь даже не попытался отстраниться или убежать. Хотя растерянность его никуда не исчезла, а инициатива и контроль над происходящим полностью были на стороне Тары.
- Но я не... - попытался он отгородиться от неё словами, всего-лишь словами. Этого явно было недостаточно, чтобы сдержать весь её напор. А потом его слова утонули в поцелуе. Подбородком легко было завладеть, архон и дальше оставался податливым, позволяя провернуть девушке своё коварное проникновение. Языки соприкоснулись, его был пуглив и отступал, но она не оставляла ему места для бегства. Сдавленный стон вырвался сквозь его губы, а дрожь в теле стала более ощутимой. Чувственные ощущения полностью завладели Люцианом, захлестнули его с головой, парализовали и лишили воли к сопротивлению. Впрочем, была ли эта воля изначально? Ведь он поклялся именем Люммина, что не будет сопротивляться... Похоже, настал момент сдержать эту клятву. Либо горько о ней пожалеть.

Он ответил ей. Сам не понимая, почему, доверившись одним лишь инстинктам. А может быть, пребывая в дурмане чувств и ощущений. Люциан сам не заметил, как робко, но его губы всё же ответили поцелуем на поцелуй. И тут же отступили в страхе. Неуверенность, страх и непонимание всё ещё прослеживались в его поведении. Благо, девушка готова была взять всё в свои руки. Возможно, даже буквально...

Жар её тела постепенно передавался архону, разжигая сильнее и приумножая тепло их обоих. Становилось жарко. И нечем дышать. Дыхание сделалось судорожным и глубоким, запыхавшемуся от неопытности, ему нужна была передышка. И Тара милостиво ему её позволила. Её подсказки были как нельзя кстати, ведь сам Люциан понятия не имел, что со всем этим делать в такой необычной ситуации. Его руки без сопротивления шли следом за её движениями, лаская её так и там, где она того хотела. Поняв что к чему, архон всё-таки немного растерялся, когда оказался предоставлен сам себе. Но только так она могла распробовать, каков он на вкус по-настоящему. А он был нежен. Нежен, аккуратен, осторожен и нетороплив. Его ладони скользили по её плечам мягко, ощупывая мышцы под кожей, кости ключицы, ногтями скользили по шее. Он не заходил слишком далеко, и не был слишком откровенен, его ласки были легки, как поцелуй лёгкого, утреннего ветерка. Взгляд его был слегка затуманен, задумчивый, но тёплый. Те чувства, что он испытывал, не давали ему ни шанса сдать назад, слишком поздно было для того, чтобы вырваться из этой близости. И совсем не хотелось. Но и что делать дальше - он тоже не знал. А потому продолжал свои ласки, вместе с тем изучая женское тело, любопытство в нём не иссякало ни на миг. Должно быть, ему действительно стоило отблагодарить её за проявленную к нему благосклонность?..

Он был не из тех, кто легко и просто скидывает штаны перед женщинами. Подобная расторопность была ему не свойственна. Однако он был уступчив и легко позволял ей вести, пользуясь её подсказками, чтобы лучше понять суть происходящего с ней, с ним самим, с ними обоими. Для него это было в новинку. Он не мог даже помыслить о том, что способен испытывать нечто подобное. Это чувство не утихало, и единственной, кто могла подсказать ему, что с ним делать, была Тара. А потому он слушался её. Слушался и был отзывчив.

Лёгкая тень смущения пробежала по его лицу и он отвёл взгляд, когда девушка полностью скинула одежду. Но любопытство и здесь возобладало, и вот, украдкой, взгляд его возвращался обратно, понемногу захватывая всё больше и больше деталей. А когда полная картина была составлена, оторвать его было уже невозможно. Тара пользовалась этой его завороженностью, чтобы увлечь за собой, вот только сам он раздеваться не спешил. Наверное, просто не подумал об этом. А если говорить откровенно, то не думал вообще ни о чём. В голове его вместо мыслей словно бы порхал целый рой мотыльков, хаотичный, болезненно бледный, привлечённый жаром и опасностью горячего пламени. Он не унимался, он не давал сосредоточиться. Только наблюдать. Только ощущать. Только чувствовать и делиться своими чувствами, проявляя их в прикосновениях, осторожных, изучающих поцелуях. В предвкушении дальнейшего. В этот момент Люциан полностью доверился Таре. Этой ночью, пожалуй, она могла сделать с ним всё что угодно. Никогда ещё архон не был так близок к исполнению своих клятв, как сейчас.

Поздно было сопротивляться. Он и не думал. Захваченный её страстью, он чувствовал, что и сам начинает гореть. Жар был невыносим, но когда она прильнула к нему, то то пламя охватило его целиком. Откинув голову на гамак, Люциан не удержал хриплого вздоха. Казалось, он даже был немного напуган чем-то. И не удивительно, учитывая, сколь яркие и интенсивные ощущения, эмоции он получал, столь непривычные его обыденной серости и отстранённости, в которых он пребывал до сего дня. Слишком долго. Он никогда не знал, что такое настоящие чувства. Вкусив же их теперь, не был уверен, что сумеет это пережить. Уж точно не забудет. Никогда из памяти его не сотрётся этот миг, и эта девушка, такая тёмная, такая знойная. Такая опасная и такая... притягательная? Его длинные, тонкие пальцы ласково скользнули по её щекам, двигаясь к шее, затем к плечам. Рука вздрогнула, стоило ей задеть шрам, но не отстранилась. С нежностью, будто извиняясь, архон погладил его самыми подушечками, щекоча словно мотылёк своими крылышками. А потом оставил в центре изломанных, белёсых линий мягкий поцелуй.

Люциан не мог интерпретировать то, что он чувствовал по отношению к ней. Но уже просто за то, что она позволяла ему ощущать, он был готов отдать ей многое. В этот момент он совершенно не мог контролировать себя, все оковы морали оказались разрушены в одночасье. Повинуясь природным инстинктам, свойственным любому живому существу, он отдавал. И вместе с тем получал. Больше, чем у него когда-либо было и больше, чем он когда-либо мог. Этот день многое изменит для него, даже если позже он станет о нём сожалеть. Этот день, эта ночь. Но она ведь только начиналась. И разгорячённые тела не думали останавливаться, сплетаясь в жарких объятиях, продолжая этот танец, наращивая тепло, что делили между собой в этой благодатной, ночной тьме. Тьма сокроет многое. Многое она и позволяет...

Как беззащитная жертва бьётся в когтях хищника, когда погоня уже проиграна, так Люциан извивался в её хватке, бессильный против её воли. Он почувствовал эти изменения, ощутил всю их полноту, но не умел, не мог перехватить инициативу, выиграть себе хотя бы небольшой шанс на нежность. Тара была беспощадна, она не знала ни о чём, кроме удовлетворения своих пороков. Ему следовало учесть это прежде, но... Так уж получалось, что он всегда оказывался в роли жертвы. Разница была только в том, что в этот раз его так легко никто не отпустит.

Чувства обострились, эмоции накалились до предела, их было уже слишком много. На миг ему удалось отстраниться, в его взгляде читалась мольба, устремлённая к безжалостной пиратке, в его взгляде читался страх. Он ещё не знал, каково это, не знал, что ждёт его впереди. И боялся этого. Широко распахнутые глаза встретились с её, подобно двум серым лужам, что отражали в себе не то пасмурные, осенние облака, не то призрачное серебро лунного света. Они были нереальными, не от мира сего. Не могли такие глаза принадлежать настоящему, живому существу из плоти и крови... Но всё-таки Люциан был таков. Его надорванное дыхание говорило в полной мере о том, что он жив. Жив сейчас более, чем когда либо раньше. Но в то же время и уязвим как никогда. И Тара била без пощады. Он не мог противопоставить ей ровным счётом ничего, даже если бы захотел. Его хватка, казалось, лишилась былой силы, своими прикосновениями он мог лишь умолять её, просить проявить терпение, мягкость и прочие дурацкие вещи, которые для неё были словно пустой звук. Нет, этой ночью всё будет ровно так, как захочет она. Она выжмет его до последней капли, вывернет наизнанку и откинет обратно лишь опустошённую оболочку. И момент этот приближался с каждым новым мигом, с каждым новым вздохом, судорожным движением, изгибом тела. Наконец, Люциан издал протяжный стон, в последней попытке вымолить себе передышку. Кажется, сейчас она была необходима ему больше всего. Потому что ещё немного и неизвестно, чем закончится их безумная гонка...