Девушка слушала, затаив дыхание. Буквально. Никто раньше не говорил с ней о том дне - по-настоящему. Отделывались общими фразами, или избегали, или просто отмахивались. Кому-то не хотелось вспоминать, кто-то не был к этому готов, кто-то не желал разглашать информацию, хотя, вроде бы, ничего особо секретного тогда не случилось. Кто-то выглядел не лучшим образом? Так это ведь было не важно, если только ты был там - ты уже герой и не имеет значения, насколько велик вклад в победу. Так почему же? Ответ, наверное, был крайне прост: попроси кто Ивэйн рассказать о событиях в Кардосе - захотела бы она? Да ни за что. Она вообще никому ничего не рассказывала, даже Илириэлю сказала лишь несколько ключевых событий да итог, слишком велико было чувство вины и стыда... Но ведь то, что натворила волшебница не шло ни в какое сравнение с событиями битвы с самой Тьмой! Речь Кхана была рваной, он будто начинал говорить об одном и тут же бросал это, подхватывая другую ниточку, чтобы в следующий миг отшвырнуть и её. Будто не знал, что сказать. Будто не знал, с чего начать. Видит Аданос, Ивэйн не могла его винить.

Когда орк зловеще заржал, девушка невольно втянула голову в плечи. Легко было представить, как подрагивающие тени под деревьями и кустами оживают, смещаются, сползаются, чтобы сплестись в фигуру, в тот образ, что она видела однажды в небе над Иридиумом. Кем нужно быть, чтобы согласиться пойти против него? Броситься в самоубийственную атаку с целью заполучить камни для ритуала? Кто был невероятно смел, кто-то самоуверен, кто-то не представлял себе, с чем столкнётся, ну а кто-то... кто-то был просто безрассуден. И у этого кого-то не было рядом никого, чтобы сыграть роль гласа рассудка.

- Но они тоже пошли, - почти шёпотом отозвалась Ив. - И если Профессор выбраться смог, то Локуэр... - Казалось, что основание шеи кольнуло остриё меча, пальцы невольно дёрнулись вверх, ожидая ощутить вязкую тёплую кровь... но горле был лишь застёжка плаща под шарфом. Укол давно зажил, оставив лишь едва заметное пятнышко шрама. - Что именно там случилось? Прошу тебя, расскажи. Они... вы пытались отобрать камни. Но в какой-то миг всё пошло не так и Тьма, она... - Рваный, глухой шёпот задохнулся, когда спазм сжал горло. - Она... - Стало больно глазам. Очень. Больно и горячо, будто в глазницы сунули два уголька, что только разгорались, всё сильнее и сильнее. - она... он... - и совершенно неожиданно для самой себя волшебница разрыдалась.

Она ревела громко, спрятав лицо в ладонях, сгорбившись, маленькая и жалкая, и худые плечи вздрагивали в такт рыданиям, сквозь которые иногда пробивалось что-то, в чём с трудом можно было разобрать человеческую речь. Подняпрягшись, Кхан смог таки перевести не без труда с рыдательного на общий одну короткую фразу.

Он.

Убил.

Мою.

Подругу.

То, что томилось внутри всё это время, то, что душило день за днём, вырываясь воем в подушку, когда никто не видел, отражаясь лезвием по коже, когда не получалось сдержать себя иначе, было подобно яду, отравлявшему каждое мгновение жизни. Она всё ещё не могла пойти дальше, не могла отпустить, не могла сделать ничего, кроме как мысленно возвращаться раз за разом  Кардос и Иридиум, разрываться между ними и пытаться понять, можно ли было что-то изменить в те дни, в те роковые страшные дни, когда на одной чаше весов стояла семья, а на другой - возлюбленная и подруга, в дополнение к которой лежал невыносимо тяжёлый груз судьбы мира. У адептки не было сил хоть как-то повлиять на исход битвы, но спасти всего одну жизнь - это она могла! Правда? Хотя... почему, если не сумела спасти отца? Если именно собственные действия привели к тому, что он погиб? Если бы она только не вернулась тогда домой...

Прикосновение орка волшебница заметила - такое сложно пропустить, - но, бессильная остановить истерику, не отреагировала никак. Они оба не знали, как себя вести, и разговор сам собой зачах, как куст без дождя, неловко рассыпав вокруг сморщенные листья. Огромная лапища на плечах не шевелилась, кажется, орк даже держал руку на весу, потому что Ив не вдавливало в землю. Он не пытался как-то утешить, что-либо спросить, что-либо сказать, а просто сидел рядом, молча напоминая, что волшебница не одна, что, в общем-то, она никогда не была одна. Ей всегда было, кого попросить о помощи, просто в гордости - или скорей, гордыне? - девушка никогда её не просила, уверенная, что справится сама. Даже видя, что не справляется. Впрочем, как-либо понять происходящее сейчас всё равно для неё было попросту невозможно из-за бушевавших эмоций, делающих полностью невозможными какие-либо логические мысли.

Когда же Кхан, наконец-то, заговорил, скорбные рыдания действительно оборвались на какие-то мгновения, слишком внезапными были слова. Он... не смог? Но... но он же жив. Если подумать, кажется, говорили же о том, что Вадия воскресила погибших, только вот Ивэйн думала, что уж кто-то, но Профессор справился со всем в той битве... а выходит... что нет? Это было внезапно настолько, что девушка даже перестала рыдать, подавившись очередным всхлипом, только пыталась вдохнуть открытым ртом, как выброшенная на берег рыба.

От прозвучавшего имени стало больно. Как всегда. Волшебница, не размыкая ладоней, чуть пошевелилась, подтягивая ноги к груди, обхватила их руками и уткнулась лицом в колени. Ей было очень стыдно и очень непонятно, что теперь делать. Хотя... хотя тяжёлая и тёплая ладонь почему-то успокаивала, как и негромкий, удивительно мягкий для такой страхолюдины голос. Ивэйн не стала подтверждать, что он не ошибся с именем, это было не нужно. В конце концов, студентов в самом пекле действительно было очень мало, и из тех немногих вернулись практически все. Практически...

Чёрный дождь... так они его зовут?

Волшебница помотала головой, не подымая лица, потому что всё ещё глотала слёзы, неспособная внятно что-либо сказать. Нет, её там не было. И из-за этого Мия не выжила. Если раньше Ивэйн как-то ещё спасалась мыслями о том, что, может быть, можно её вернуть, ведь она просто исчезла - тела не было, а если его не было, можно было надеяться хоть на что-то, но после того, что сказал Кроуфорд... надежда отмерла как-то сама собой, и походила теперь на кусок гниющего мяса, брошенный в колодец.

- Я знаю, - огрызнулась волшебница. Злобно, невероятно злобно, бросив на орка короткий, горящий взгляд, с каким загнанная в угол крыса смотрит на голодного кота. Не собираясь сдаваться и хотя бы обагрить свои клыки кровью перед тем, как умереть в пасти хищника.

О да, эта девочка познала, что такое ненависть, и нашла в ней если не утешение, то способ справиться с болью, способ унять ноющее сердце, и, может быть, даже важного спутника в жизни. Ненависть толкала вперёд, помогала становиться сильнее, помогала вставать раньше и делать больше, учиться усерднее и тренироваться жёстче. Иногда это была ненависть к врагам, но часто это была ненависть к самой себе - за слабость, трусость, глупость. За то, что не была достаточной. Ненависть пробуждала неутомимый голод, который сжирал изнутри день за днём - да, это было то, благодаря чему волшебница сумела получить место в гильдии и намеревалась однажды оказаться в группе под непосредственным управлением Джека Брайта, но, с другой стороны, порой Ивэйн понимала, что ни к чему хорошему это привести не может, что рано или поздно это сожрёт её, оставив лишь пустую оболочку, не годную ни на что. Просто девушка решила, что ей плевать. Не было никого, кого бы заботила её судьба, не нужно было ни перед кем отчитываться о своих решениях, планах и действиях, и она сознательно загоняла себя, лишь бы только перестать чувствовать боль. Не важно, как. Не важно, что займёт её место.

Нет, Ивэйн не верила в мир, населённый исключительно феями и единорогами, слишком хорошо понимая, что мир, где все счастливы, попросту невозможен. Так не бывает. Мир - не сказка, в которые она верила ребёнком, когда отец укладывал дочь спать. Реальный мир ничем не напоминает те истории, жаль, что это познавать пришлось самой, ведь родители слишком сильно стремились оградить единственное чадо, подарить счастливое детство, побудить сохранить свои мечты как можно дольше... Иви... Иви, которая мечтала разыскать затерянную библиотеку Вадии, где же ты сейчас? Девочка, которой отец однажды сказал фразу, прочно осевшую в сердце.

Целься в Верну. Даже если промахнёшься - останешься среди звёзд.

Но... но что делать, если промахнулся, а звёзды погасли? Если вокруг - лишь ледяная пустота, и этот не тот холод, на который может не обращать внимания водяная волшебница? Если он вгрызается в плоть, вызывая физическую боль, от которой хочется сбежать любой ценой? Даже если цена эта - жгучая ненависть ко всему вокруг, и не важно, будь то сгинувший Тёмный Магистр, или человек по ту сторону решётки, чьё лицо освещает вспыхивающий огонь самокрутки, или орк, терпеливо сносящий колючие взгляды, резкость и отчуждённость маленькой ведьмы. Совершенно не заслуживший того, что получал, но Ивэйн просто не умела больше давать что-либо иное. Все, к кому она привязывалась, гибли или исчезали из её жизни, так что решение было одно - не подпускать слишком близко никого. Никогда. Не позволять никому коснуться сердца и лишь наращивать вокруг него толстый ледяной панцирь. То, что случилось сейчас, это мгновение слабости, прорвавшееся наружу - оно не должно было повториться. Никогда. Нельзя было показывать своё настоящее лицо, его нужно было похоронить достаточно глубоко, чтобы забыть, какое оно. Ивэйн - не могла справиться с этой жизнью.

А Мистле - вполне.

Она отодвинулась назад, не подымаясь на ноги, так, чтобы до Кхана была пара шагов. Разрывая близость. Залезая обратно в раковину с очень толстыми стенками. К еде не притронулась.

- Зачем мне тратить время на жалость к кому-то? - В голосе была злость - разжигаемая в себе намеренно, чтобы скрыть слабость. - Это лишено смысла. Тебе может и нечем заняться, что ты тратишь время впустую на болтовню непонятно с кем, но это глупо. Слишком коротка человеческая жизнь, - нельзя сказать, что сейчас волшебница была рациональна. Она просто хотела говорить хоть что-то, чтобы отвлечь внимание от того, что только что случилось, а она ведь даже не знала, сколько живут орки...

Волшебница не понимала этого орка.

В общем-то, она и большинство людей не то, чтобы очень могла прочитать, скорее наоборот, но люди, хотя бы, более-менее знакомо действуют, и можно в какой-то мере понимать окрас, в котором будет совершено действие. Этот же внезапный знакомец мало того, что был в принципе первым орком, с которым столкнулась Ивэйн, так ещё и оказался невероятно странным. Расскажи кому, что шла по лесу, встретила орка и через полчаса рыдала у него на плече - запрут в больнице Десяти Мучеников как особого пациента. Почему он так себя вёл? Почему терпел колючую, как ёжик, ведьму? Почему не сердился, когда вела себя откровенно грубо? Почему вообще продолжал этот разговор? Она не понимала. Не понимала, что здесь делает и что вообще происходит. Но именно из-за этого самого непонимания реакции были намного более искренними и открытыми, чем обычно, о чём наглядно - слишком наглядно, - говорила вспышка, что только что случилась. Захотелось удавиться на собственных косах, только вот те были беспощадно отрезаны в Кардосе.

Вопрос такого удивительно безмятежного орка поставил в тупик, клином вогнавшись в закрывающиеся створки раковины и дав им наглухо сомкнуться. Из-за привычки больше молчать и сначала думать, а уже потом говорить, волшебница сдержала единственный ответ, который пришёл на ум сразу и чуть не сорвался с языка.

Месть.

Тем более, что если подумать, это всё-таки не было правдой. Ивэйн жила, чтобы научиться новому, стать сильнее и больше никого не потерять. Было ли это правдой? Она задумалась, нахмурившись, глядя на какого-то жучка, который медленно и упорно полз по травинке. Пока что тем решением, что оберегало от новых потерь, было самое простое и очевидное - ни с кем не сближаться. Это ведьму устраивало, ей было комфортно одной и спокойно, зная, что полагаться можно только на себя, только за себя отвечать и только собой рисковать. Просто и понятно.  Ради чего ещё она вообще вставала по утрам? Солнечный луч, прорвавшийся сквозь подрагивающую листву, вынудил сощуриться, почти больно ударив по глазам.

Духи.

Та жажда, что пробудилась на замёрзшем озере, не утихала и с годами становилась лишь сильнее. Сейчас, когда девушка сумела оказаться в желаемом отделе Хрустального Пика, она желала работать непосредственно с Брайтом, желала научиться видеть своими глазами, желала пробудить спящий до поры до времени дар Видящей и стать шаманом. Общество смертных всё меньше интересовало синеглазую ведьму, незримое же манило всё сильнее. Всё равно не было никого, ради кого стоило бы оставаться среди живых.

- Девочкой у меня была мечта - разыскать библиотеку Вадии, - осторожно разлепив сначала один глаз, потом другой, она почему-то снова нашла этого жучка. Травинка уже клонилась к земле под его весом, но тот всё двигался вперёд. - Сейчас же то, чего я жажду и чего добьюсь однажды, это стать шаманом. Даже нет. Медиумом. Видеть их, чувствовать, понимать. Защищать. Помогать. Тем, кто незрим для обычных людей, кто не является частью их мира - по крайней мере, со стороны смертных. Тем, кто остаётся непонят. Кто скрывается в своих укромных уголках подальше от суеты мира людей, живя по собственным законам. Я пойму эти законы. Буду их уважать и блюсти. Я стану мостом между их миром и миром смертных. Мостом, что имеет силу превратиться в стену и ощериться лезвиями, если кто-то посмеет нести угрозу. Не позволю.

Голос был глухой, во-многом потому, что волшебница сидела, обхватив руками подтянутые к груди колени и положив на них подбородок. Светлые взлохмаченные пряди падали на лицо, не давая разобрать выражение глаз. Сказанное текло легко, слова не были подобраны так, чтобы тронуть кого-то или убедить в чём-то. Это говорило сердце. Не оглядываясь ни на что.