-------------------Городская площадь, Нижнее кольцо, через ворота наверх.
Проведя всю ночь на холодной площади, подравшись с мертвецами, прогулявшись с помятыми арбитрами, Рокслей теперь, затравленно озираясь, пробрался в верхнее кольцо. Айт сейчас ощущал себя нарушителем особенно остро: ему всё-таки запрещено заходить в верхнее кольцо, а в момент беспорядка почему-то всегда хочется сохранить хоть какие-нибудь правила. Даже себе в ущерб. Это глупое желание свойственно только существам с наличием "рацио", разума, и Айт воистину жалел, что разума у него было завались.
Потери в Акрополе явно были поменьше, чем внизу, несмотря на то, что разрушений, наоборот, было вроде как даже больше. Некоторые люди уже набрались смелости, и вылезли из укрытий. Где только они прятались? Где пережидали? Адепту периодически попадались отдельные личности, и даже целые семьи, стоящие перед своими домами, и молча глядящими на руины - обгоревшее дерево, обломанный и закопчённый камень, выбитые слюдяные и стеклянные окна.
Это зрелище било по душе, замораживало восприятие... после первого такого дома, молча оплакиваемого жильцами, в груди что-то перевернулось и сжалось, после второго - замёрзло, а дальше Айт шёл, ускоряя шаг, и отворачиваясь от таких домов.
У него был свой дом, который, скорее всего, лежит сейчас в руинах. Вполне вероятно, что Марля всё-таки не послушалась, и матери ни о чём не сказала, и теперь в доме, в лучшем случае, никого нет, а в худшем - есть несколько трупов. Пусть даже дом не свой, и люди там случайные, почти чужие, но за восемь лет эта случайность и эта чужбина вкипают в кровь. Ведь восемь лет - колоссальный срок. Даже для полуэльфов, конкретный представитель которых, кстати, боялся даже
Ещё у Рокслея был ребёнок, который ждал. Айт знал, что он плохой отец, плохой старший брат и вообще плохой человек. Но... окажись Римма там, на площади - она скорее всего погибла бы. Ей было бы нечем себя защитить. Сейчас, оглядываясь назад, Рокслей понимал, что всё получилось настолько "как надо", что лучше и быть не может... и всё равно, дикое чувство вины перед малышкой не поддавалось логическим аргументам. Адепт сожалел главным образом о том, что так и не научил сестрёнку защищаться.
Вот, наконец, и храм. Рокслей запыхался, замёрз и немного проветрился от жуткого запаха мертвечины, пока добрался сюда через всё верхнее кольцо... здание почти не пострадало в ходе нападения. Всё то же величие, всё тот же купол, всё то же сияющее, роскошное великолепие. На белые стены падали синеватые тени и нежное, розоватое золото рассвета.
Перед храмом стояло несколько человек, среди них были воины храма. Айта никто не остановил, его, казалось, вообще не заметили. Скользнули взглядом, и пропустили. Оно и к лучшему. Мало ли кто сейчас стремится в храм.
Рокслей зашёл без обычного для себя благоговения, он не видел ничего из окружающей обстановки, не замечал того, что ещё не все люди вышли их храма, не замечал ни того, что большая часть из них не молится, а переговаривается.
Видел он только Римму, сидевшую прямо на полу, за колоннами. Его малышка закрыла глаза, поджала коленки и сидела неподвижно. Айт знал за ней эту черту: когда девочке было плохо, она закрывалась в себе, сжималась в комок, и не открывалась до тех пор, пока не успокаивала бурю в своей душе.
Молодец, солнышко. Пришла. Дождалась. Просидела здесь... моя умничка... надо было сразу же к ней бежать. Айт знал, что не мог бежать сразу - свалился бы на полдороге, и уснул, только не на помосте, а в канаве какой-нибудь, или просто на дороге.
Подойдя к сестрёнке, Айт опустился рядом с ней на колени, обнял, и шепнул в ухо, улыбаясь неудержимой улыбкой человека, дождавшегося своего счастья:
-Доброе утро, солнышко.
