Громкий голос мужчины заставил Гвендолин отпрянуть, выдёргивая руку из его ладони и зажимая ухо, которое аж запульсировало от боли, причинённой громким голосом. Свободной рукой лекарка тут же полезла в свою неизменную поясную сумочку, намереваясь сунуть под нос пострадавшему флакон с сонным зельем - успокоить радикальным методом. Волшебница не ожидала настолько бурной реакции... что ж, ещё один повод повторить простую истину: всё не так плохо, как ты думаешь - всё намного хуже.
Сквозь шепчущую и возмущённую толпу продирались стражники во главе с высоким и суровым воином - паладином, как позже определила Гвен, рассмотрев его доспехи и знак, вышитый на плаще. Но они были далеко, а возмущение нахлынуло прямо здесь- вместе с целым вихрем других чувств, от жалости к семье несчастного беженца до неловкости за собственную неверную догадку, и от ярости до гнева, от презрения до жалости, уже более жестокой жалости более сильного к тому, кто несчастен в меру собственной слабости и глупости. О, сама Гвендолин осталвалась бы там, где нужна! А ты... раз теперь так себя ведёшь, когда уже всё сделано, тогда ты, наверное, впереди всей деревни бежал, бросив свою семью?!
- Да какая тебе разн... - Гвен поперхнулась собственным голосом, отказавшим ей на середине фразы. Её попытка что-то сказать заглохла в ропоте толпы прихожан, словно крик удушаемого подушкой. Самое главное - да и вообще всё, не высказанное в лицо этому бунтарю-недоделку - застряло в горле, мешая выдохнуть.
Какая разница тебе, трусу несчастному, где и кто? Да и разве эти твари, убившие твоих детей, чем-то лучше нежити? Почему ты оставил всё как есть? Почему не поможешь другим?! Почему за своих-то не отомстишь, в конце-то концов?! Храм тебе помогать должен, когда ты и сам-то себе помочь не хочешь?!
К счастью, нашлись те, кто высказал эту мысль за неё - ну, не совсем эту, но близкую по содержанию. Паладин наконец пробился сквозь прихожан, наверное, только чудом умудрившись никого не придавить - он был высок и в доспехах, и, наверное, мог бы расшвырять всех, кто стоял на пути между ним и предательством веры. В земной обители Бога, однако, он был почти терпелив - самой Гвендолин очень хотелось раздать тумаков всем окружающим её овцам и баранам, составлявшим паству, чтобы снизошло на них святое озарение.
Паладин даже голос повышать не сразу начал, хотя лучше бы орал и брызгал слюной - настолько холоден был его тон, что любой ропот против Храма замерзал на корню, да и сопутствующие побеги всех без разбора чувств следовали туда же. Каждое его слово пронзало, словно иголка. Волшебница терпеть не могла таких высокомерных типов, каким демонстрировал себя этот паладин, и побаивалась того, что они безжалостны даже к более слабым, но сейчас она была согласна с ним полностью - каждой точкой сердца. Одухотворённая речь достигала самого сердца... и волшебница понимала, что, если в обычной жизни она обошла бы такого типа десятой дорогой (просто зная: фанатики будут ещё поопасней еретиков), то в рамках инцидиента, в пропитанных святостью, теплом и запахом ладана стенах храма, она сама готова впасть в фанатизм.
Когда беженец упал на колени и разрыдался, добитый то ли безжалостностью паладина, то ли жалостью толпы, Гвендолин, наконец, извлекла слегка трясущимися руками застрявший в специальном внутреннем кармашке флакончик с зельем, и хотела было откупорить, вылить немного на полу своего простенького камзольчика и зажать рыдающему мужчине рот и нос, чтобы уснул и успокоился - но тут его подхватили и увели, а девушке пришлось срочно прятать зелье. На всякий случай.
Вот слепая курица... заметила бы это объявление, и не было бы сейчас таких проблем. И ведь не крестьянка - уж читать-то умею... Девушка, наконец, смогла полной грудью вдохнуть и выдохнуть, и тут же метнулась туда, куда, опять разрезая толпу, как нож режет масло, ушёл паладин.
Что заставило её пойти за воином веры и решиться требовать указаний для помощи, Гвен вряд ли сказала бы точно - по крайней мере, серьёзных рациональных объяснений бешеной жалости и рванувшемуся на помощь сердцу она бы не нашла. Но пламенная речь о поистине страшном пожаре войны, точнее, о его прямых отголосках и дальнем зареве - они задели за живое... Гвендолин уже поняла, что, раз туда бегут, да ещё в таком состоянии, затерийцам действительно нужна помощь.
- Подождите, - проговорила запыхавшаяся девушка, и тут же одёрнула себя: не надо было говорить этого бессмысленного и отчаянного слова, как паладин из храма-то уйдёт, чего ему подождать? - В Затерии нужна помощь? Я могу и хочу помочь, но впервые слышу, что на деревне ещё и разбойники завелись. Чем можно помочь?
Гвен, конечно, оговорилась, собираясь сказать что-то вроде "впервые слышу и о разбойниках". Она и сама не заметила, как странно построила фразу, разнервничавшись окончательно и начав скоблить ногтём пряжку на поясной сумочке.