7) Биография (не менее 20 строк):

Первого июня семнадцать тысяч шестьдесят третьего года эры раскаяния стояла отличная погода. Безбрежные барханы, повинуясь мерному дыханию пустыни, швыряли горсти золотистого песка в причудливый танец, соединивший в себе две такие разные стихии как воздух и земля. Караван, что должен был вот уже почти четверть дня тому назад прибыть в торговую лигу, расположился под пристальным взглядом обжигающего небесного ока. Большая часть погонщиков и верблюды, пользуясь непредвиденной задержкой, проводили время в расслабленном плене полудремы. Раздающиеся из наспех воздвигнутого шатра звуки их, казалось, нисколько не беспокоили. Именно там, в нагретой темноте, в окружении нескольких человек и тройки рабов находилась причина столь неприятной задержки, отделяющей животных и людей от манящего комфорта торговой столицы. То была роженица, что, несмотря на свое положение, отправилась в путь, но не рассчитала времени, когда ребенок предъявит право на появление в этом мире. Спустя полчаса незримого сражения горячий воздух острыми шипами первого раза прошелся по дыхательным путям новорожденного. Крик его разодрал тьму палатки и вывел нескольких человек из полудремы. Жизнь вступила в свои права.
Около месяца семейная пара светловолосых вифрэев Зжен и Уинз вместе с ребенком провели в одной из радушных гостиниц Торговой Лиги, несмотря на довольно высокие цены. Как оказалось, ребенок родился раньше срока и набирал положенный его возрасту вес неохотно, что было причиной столь долгого пребывания в не гостеприимном для лесных жителей месте. К счастью, ребенок не доставлял слишком много проблем. Сон являлся едва ли не постоянным состоянием новорожденного вифрэя, что, впрочем, не лишало крепнущему организму приспособляться к  существованию в новом мире. Благо, кормилице хватало пищи. Но доставалась она далеко не легкими путями. Укутанный в местную одежду отец часто растворялся в палящем мире под солнцем, в то время как Зжен ни на мгновение не выпускала чадо из ласковых объятий. Даже ночью, когда в права вступала темная сторона жизни города, преисполненная соблазнами и тревожащую душу диковинами, мать смиряла желание броситься на поиски мужа, крепче сжимая спокойно посапывающего младенца. Уинз появлялся лишь под утро, не лишенный следов далеко не мирного времяпрепровождения. В такие моменты, после бесконечности наполненной буйством красок ночи, семейство снова воссоединялось и на некоторое время воцарялся шаткий, омраченный тягостным предвкушении грядущих разлук, но мир.
Напряжение спало с милого лица Зжен лишь когда их корабль «Резвая ундина» покинул пристань торгового государства-города. Заплатить за это путешествие оказалось не сложно благодаря запасливости матери новорожденного и отчаянных стараний отца. Страница их жизней, далеко не такая светлая и радостная, какой она могла быть, была перевернута, в то время как грядущее предвещало лишь счастье. Нужно было лишь немного потерпеть. Ранее, словно привязанная к ребенку кормилица стала на некоторое время отлучаться – она страдала запущенным случаем морской болезни, так что следить за новорожденным приходилось Уинзу. Он казался гораздо угрюмее супруги, более отрешенным от действительности, а когда поглядывал на сына, в отражении его морского цвета глаз проглядывали искры удивления, словно он до сих пор не мог поверить в то, что этому крохотному созданию удалось пережить обжигающие поцелуи пустыни. Не редкостью бывало что после нескольких часов молчания в ночной тишине, когда наступала его очередь заботы о ребенке, он заговаривал с младенцем. Под трепетное колебание едва тлеющей свечи он разворачивал полотна истории и будто живые в тесной каюте представали великие аватары Саргарес и Арион, могущественные Аспекты, а после и легендарные маги древности, среди которых были Астар и Марагор. Казалось, от одних только имен, произнесенных вслух, воздух густел, не способный сдерживать неописуемые потоки клокочущей силы, овеяны которой были имена давно ушедших в бездну времени героев и злодеев. Едва ли маленький вифрэй понимал трагедию переплетенных судеб, но во время повествования редко издавал звуки, либо засыпая, либо мерцая в полумраке глазами, отражающие бесконечную мглу, постепенно захватывающую угасающий островок свечи. В моменты повествования отец настолько увлекался, что полностью уходил в себя и, случись что-то с младенцем, едва ли был бы способен предотвратить несчастье. При свойственном вифрэям простодушии и ветрености, они часто были и будут оказываться жертвами жизненных неурядиц, особенно сильно бьющих по их незащищенной скепсисом и негативизмом душам. Крысы – проблема не одного судна. Не исключением оказалась и «Резвая ундина». Одна из них, самая старая и оттого опытная, повидавшая на своем веку многих путников, с перебитым в нескольких местах хвостом и обрубками вместо ушей, решилась отведать мягкой плоти ребенка. Она долго выжидала. Готовилась перед пиршеством. В одну из ночей она решилась. Удар был нанесен мастерски – перед рассветом, когда метущаяся от болезни Зжен провалилась в забытье сна, а рассказ Уинза постепенно подходил к завершению. Острые кривые зубы вонзились в горло посапывающего малыша...Вспышка ласкового теплого света озарила опущенную во мглу комнатку, волной умиротворяющей доброты прокатилась по каютам, приятным ветерком проникла сквозь хлипкие двери и за какие-то секунды распространилась по судну. Она уступала яркости солнечным бликам, что едва поднимающееся солнце лениво бросало в набегающие на «Резвую ундину» волны. Она была отлично видна даже невооруженному взгляду в отличие от гневного всполоха алого цвета, исходившего от нескольких капель пролитой крови младенца. Лишь неожиданное свечение оказалось достаточно веской причиной, чтобы выдернуть из уст отца нить повествования. Его разум нехотя вернулся в реальный мир и тот к своему безмерному ужасу обнаружил скрючившееся тельце уродливого создания подле своего ребенка, утопающего в меркнущем желтоватом сиянии пола. Омертвевшими от ужаса руками Уинз взял чадо на руки. Сквозь ранку неохотно сочилась кровь, но повреждения оказались едва значительными. Окоченевшая крыса была выброшена за борт и никто не узнал, что вместо того чтобы быть убитой, она всего лишь оказалась скована взъярившейся алой жидкостью. Пробуждение дара к редчайшей магии жизни было встречено маленьким семейством очень тепло и радостно. Вырванная из объятий сна Зжен истово молилась Этерии, столь благосклонно наградившей дитя могучим даром, в то время как Уинз молча склонился перед младенцем и одними губами, словно не желая чтобы его супруга услышала, прочитал несколько коротких строк. Радостные восклицания и всхлипы доносились до самого утра, наступление которого медленно приближалось вместе с берегами континента, что более семнадцати тысяч лет являлись для вифрэев родными.
   Вилия встретила семейство многоголосыми криками и привычным шумом повседневных дел вечно деловых мохноухих созданий. Несмотря на то что в портовом городе встречались купцы многих рас, в воздухе не чувствовалось мрачной напряженности, свойственной иноземным поселениям. Подобного удавалось избегать благодаря много превосходящим их числом вифрэям, что в своей непринужденной манере совершали умопомрачительные сделки, задорно обманывали и не менее весело обманывались. Легкость поведения витала в воздухе вместе с тягостным запахом джунглей, гигантами ютившихся на самых окраинах поселения, что создавало ни с чем несравнимый причудливый контраст. Однако, как бы молодому семейству не хотелось задержаться и отдохнуть, путь сошедших с борта «Резвой ундины», лежал вглубь континента. На их бледных от пережитого, пусть и подернутых загаром пустыни лицах виднелась непоколебимая решимость довести начатое до конца.
Говорят, у вифрэев нет маленьких семей. И даже у тех из них, кто в одиночестве вырывается за пределы родного острова, дома имеется огромное семейство. Зжен и Уинз С’Апть ждала целая деревня родственников. Но причина их спешки заключалась вовсе не в желании поскорее увидеться с ними. Их влекло кровное обязательство... Старая. Настолько старая, что, казалось, будто она помнила еще те времена, когда их народ жил на луне Мистериума - Найи. Никаких украшений на ней, лишь простая льняная одежда. Поблизости не было видно ни посоха, ни клюки, что поддерживали бы эту вифрэйку во время попыток к ходьбе. Она восседала в мягком, когда-то очень дорогом кресле. Вокруг были развешаны многочисленные украшения, большая часть из которых была сделана из природных компонентов. Достаточно внимательный взгляд смог бы выделить в бесконечной веренице кружевных салфеток и платков из редких волокон несколько хищно сверкающих драгоценными или полудрагоценными камнями предметов явно боевого назначения. Оджа С’Апть. Старейшина. Именно она являлась стержнем все разрастающейся семьи. У мохноухих нет вождей или правителей, но эта женщина очень хорошо подошла бы под это определение. И ссориться с ней значило ссориться с огромным полчищем вифрэев. Она взирала на приближающуюся пару без каких-либо проблесков эмоций, которыми, впрочем, бурлили и переливались находящиеся поодаль родственники. Они перешептывались, тихо роптали, перебрасывались мнениями о происходящем, а кое-кто, из тех кто помоложе и вовсе открыто выражал антипатию в виде тихого, утробного рычания. Зжен и Уинз, пригибясь к земле из-за множества сверлящих их взглядов, медленно приближались к Старейшине, стараясь не выдать собственное чрезмерное волнение. Их здесь не любили. В свое время они были изгнаны за ужасное колдовство и единственное, что привело их сюда - это надежда. Бабушка Оджа должна была решить судьбу новорожденного – принять его в семью или отказаться от него, как от отпрыска порченых родичей. Взгляд пронзительно голубых глаз Старейшины устремился на младенца и морщины, походившие на каменные складки изваяния, пришли в движение, намечая на удивление добрую и ласковую улыбку.
- Дети не должны отвечать за ошибки родителей. Он остается.

В истории мира обугленными пятнами многочисленных неприятностей встречаются случаи, когда доброта приводила к большим бедам. Не исключением стало и слова древней владетельницы мудрости мохноухого народа. Горечь проявилась практически сразу и со временем лишь нарастала. Младенца приняли в семью и назначили ему кормилицу, однако...Негативная репутация обрадованных, но, тем не менее, вынужденных вернуться в изгнание родителей, вместе с аномалиями в строении тела, к которым относилось абсолютное отсутствие хвоста – гордости каждого вифрэя, привели к тому что Бабушке Одже пришлось назначать семью, в обязанности которых отныне и до совершеннолетия входил бы уход за малышом. Раджер и Жамия C’Апть не обрадовались выпавшему им жребию, но не посмели спорить со Старейшиной.
Семья оказалась не маленькой – у вифрэйки пару недель назад появился новорожденный, нареченный Лурком, кроме того, вместе с родителями проживали так же четырехлетняя Лира, пятилетний Мжар и пропадавшая, порой, целыми неделями Эйза семи лет от роду. Несмотря на общее негативное отношение к усыновленному ребенку, по прошествии некоторого времени он прижился. И если большинство взрослых деревни по прежнему испытывали к отпрыску изгнанников нечто сродни тихой неприязни, то его новая семья вскоре приняла вифрэя таким, какой он есть. С малых лет Жамия водила свое семейство в местный храм, посвященный в равной степени всем богам. Именно там, перед вырезанными из древесины ликами, малыши познавали необъятную мощь незримых повелителей их жизней. Несмотря на то что мохноухие жители поселения в равной степени чтили богов, Жамия отдавала предпочтение Этерии. Будучи совсем юной, она долгое время не могла выносить здорового ребенка и тогда, после длительных молитв богине жизни, на свет появилась Эйза. В семье было принято перед едой благодарить пищу за самопожертвование в пользу продолжения их жизней. Приемная мать поощряла доброту ко всему живому, что сказалось на характере долгое время не отходящего от неё Бесхвостого. Даже потом, когда все остальные отпрыски подросли настолько что стали игнорировать еженедельные походы в храм, Йирт, неизменно сопровождал её. Со временем, из-за невозможности совершать эти походы, он присутствовал со своей приемной матерью мысленно, в то время как ритуал поклонения Этерии проводился в реальном времени и пространстве.
Деревенька вифрэев клана С’Апть, располагалась в северо-западной части материка, всего в часе ходьбы от моря. Подобное местоположение позволяло мохноухим лакомиться мясом даже во времена, когда охота оказывалась не удачной. Кроме того, поговаривали, будто некоторые из членов деревни видели у берегов нагов, кои тайком приторговывали с кем-то из местных. В центре поселения находилось несколько разрушенных колонн, которые, по словам Старейшины, находились тут задолго до их появления. Но, что удивительно, кроме невзрачной груды неподъемных продолговатых булыжников, ничто не говорило о том что поблизости в давние времена здесь находилось хоть какое-нибудь строение. Отдельного упоминания стоят джунгли. И если на ближайшие несколько километров они были относительно безопасны благодаря ежедневным рейдам охотников, то в чаще таилось много скрытых до поры до времени опасностей. Каждое из этих достопримечательностей подвергалось постоянным набегам в тщетных попытках узнать о них побольше. Стоило вифрэям научиться ходить, как сыны и дщери клана С’Апть стали совершать вылазки, которыми руководила неугомонная Занра – самая шустрая девочка из последнего выводка. Конечно, благодаря бдительности взрослых особей, штурм раз за разом проваливался и виновники отправлялись по домам – получать заслуженную трепку. Единственным, кому удавалось достаточно близко подобраться к границе, за которой находились смертельные для молодняка опасности был никто иной, как отпрыск изгнанных. Дело в том что даже несмотря на дружбу со своим молочным братом, большинство детей, получив предупреждения или подслушав разговоры родителей старательно его избегали. И ему ничего не оставалось, как исследовать мир одному. Естественно, вследствие того что взрослые отвлекались на других детей вифрэй не раз получал ранения – то потревоженная змея укусит, то ветка под ногами обломится, то непослушные разновеликие ноги откажутся твердо стоять на поверхности. Но мальчик вновь и вновь выкарабкивался из лап неприятностей благодаря таинственной силе, что на деле являлась мощным проявлением магии жизни. Она срабатывала, но делала это своевольно, зачастую вовсе не желала явить чудо. Естественно, в столь раннем возрасте его никто не учил пользоваться открывшимся еще в младенчестве даром, но острая необходимость, многократно усиленная благодаря страху быть отруганным за травмы заставляла самому искать пути по которым магическая сила привела бы к столь важным на тот момент результатам. Раз за разом, с переменным успехом молодой вифрэй пытался самостоятельно обуздать то, о чем не имел ни малейшего понятия. Присутствовало лишь понимание того что Оно прекрасно. Наедине с природой он входил в состояние полной отрешенности от действительности. Проникающие сквозь кроны деревьев солнечные лучи все менее и менее ощущаются кожей. Ощущение биения собственного сердца. Медленное, спокойное дыхание. Пульсация живительных соков окружающих растений. Лишение собственного тела и растворение в тепле пронизывающих все сущее волокон...Но едва ли не каждый раз, словно повинуясь какому-то неведомому чутью, как только мальчику начинало казаться что ему оставался лишь шаг до достижения желаемого, орава молодых вифрэев с громкими криками обрушивалась на отщепенца. В ход шли в основном комья грязи в избытке попадающейся во влажном климате вместе с листвой и не слишком большими палками – никому не хотелось получать слишком сильный нагоняй от Лурка, который немедленно мстил за брата. К сожалению, из-за своих слишком больших габаритов он был довольно медлителен, так что оказывался на месте происшествия заметно позднее сверстников, чем те и пользовались, объясняя все появления тем что «он упал». Чтобы приспособиться к подобному вниманию, отщепенцу пришлось научиться бегать, несмотря на разницу в длине ног, а так же, когда ребятишек, жаждавших с ним «поиграть» становилось слишком много – прятаться. Мало-помалу зловещие джунгли перестали казаться страшным и пугающим местом, превратившись в гораздо более предпочтительное, чем ставший родным дом. По-крайней мере, там было легче избежать столь неприятных стычек с ребятнёй, что с легкостью окружали и настигали его в пределах деревни. Но как бы ни хотелось вообще переселиться за пределы поселения, присутствовало нежелание расстраивать приютивших родичей. В моменты, когда он покидал отчий дом по тем или иным причинам, ему приходилось прикладывать все силы чтобы укрыться от хвостатых преследователей немедленно возникающих из ниоткуда. К счастью, дом Раджия и Жамии находился неподалеку от заведения, что носило странное название «школа». Когда-то Бабушка Оджа повелела отвести небольшой домик под место, куда могли бы приходить старые жители их поселения. А затем обязала появляться там и молодых. Хоть изредка посещать сие странное заведение. Конечно, эта «школа» была лишена пресловутой обязательности, ведь все понимали что вифрэйские дети всегда найдут занятия поинтереснее нудных нравоучений учителей. Но именно в небольшом домике без стульев юный отшельник находил укрытие от преследующей ребятни. Мохноухие недовольно фыркали и зачастую оставались караулить жертву своих игр, справедливо полагая что когда-нибудь ему придется выйти из-под надзора стариков. Но не тут то было. Престарелые вифрэи были рады поведать о делах своей молодости кому угодно, зачастую увеличивая количество и качество опасностей, а так же собственных достижений в разы. Беглец же погружался в свое любимое занятие, напоминавшее игру кошки с мотыльком – попытки понять природу своего дара. Но так не могло продолжаться долго. Однажды, когда ему уже было семь лет, именно за этим действом застала его Старейшина, изредка посещающая заведение, что должно было являться учебным. Не стоит даже пытаться описать удивление существа, прожившего очень длинную жизнь. Бабушка Оджа лишь задумчиво покачала головой и поманила ребенка за собой. С тех самых пор мальчик был отправлен на обучение к лекарю, который, по слухам, был достаточно сведущ в подобных вещах, иногда вытаскивая практически умерших вифрэев из цепких лап Жнеца.
Джакс оказался очень странным типом. Вместо того чтобы обучать мальчика премудростям своей профессии, он первым делом отправил его в кожевную мастерскую. Целый месяц молодой вифрэй наблюдал и участвовал в том как с мертвых животных сдирают кожу, как она подвергается обработке и в конце-концов становится изделием. Подобное времяпрепровождение оказалось крайне тяжелым для мальчика, физически не подготовленного к подобному. Несмотря на то, что его откровенно жалели, нагрузки в виде монотонной работы, жутких запахов и ворочание тяжелыми шкурами быстро вытягивали все силы. Времени на мысли об ужасных картинах отслаивающихся волокон кожи катастрофически не хватало – лишь бы дожить до вечера. Лекарь явился под вечер последнего дня. Он ничего не спросил, не проронил ни слова и, крепко сжав плечо, немедленно отозвавшегося пронзительной болью натруженных мышц, повел мальчика на кухню. Несмотря на кажущуюся неспешность, на деле каждый из орудующих там вифрэев совершал минимум действий, которые были отточены не хуже лезвий, которое проникало в куски мяса, отделяя его от костей. Анатомические особенности каждого животного как нельзя лучше раскрывались именно там, ведь чтобы приготовить по настоящему хорошее блюдо важно знать где находится самые лакомые кусочки. Там он провел тот же месяц, участвуя по мере сил в волшебстве по превращению кровоточащих внутренностей и мяса в изумительные по своим вкусовым качествам блюда. Следующие вифрэи, которым Джакс передал шефство над мальчиком, являлись лучшими охотниками деревни. В течении месяца он взирал на то как дышащих и живых созданий лишают самого ценного, раздирая их плоть оружием и ловушками. Охотники показались мальчику волшебниками, ибо они читали прошлое так, словно видели происходящее своими глазами. Лишь благодаря им он узнал насколько огромное количество маленьких и крупных знаний отображено прямо под ногами - стоит лишь посмотреть. Лишь после того как прошел отведенный срок, лекарь забрал усталого, исхудавшего и заметно возмужавшего мальчика к себе. Он не стал читать лекции или нравоучения – лишь молча указал ему на завешенную всевозможными травами хижину, на котел, отравляющий дом запахом противно булькающего варевом, на лежанки с оплывшими от крови и пота простынями, что до конца не выводились никакими средствами. И затем взглянул в глаза своему ученику, стараясь прочитать в них хоть что-нибудь, хотя бы от силы напоминающее ответ на не высказанный вопрос. В данной ситуации слова были лишними.
Время стремительно летело, открывая новые возможности и бросая дороги под ноги тем, кто готов был по ним пройти. Вот уже два года как вифрэй ушел от учителя, от своей семьи в леса, испугавшись до дрожи в каждой своей клеточки неподъемного груза ответственности. Он был абсолютно предоставлен самому себе – целиком и полностью, словно сорвавшийся в полет снаряд, выпущенный из пращи неумелым стрелком. За это время мальчик успел поднатореть в столь удивившем его занятии как чтение следов. Благодаря этой способности он старательно избегал охотничьих троп и пересекался с животными лишь в том случае, когда ему необходимо было поесть. В организме произошли изменения, которые продвинули его обладателя ближе к окончанию существования. Он стал взрослее, но странные привычки свои не бросил, хоть и порядком разочаровался из-за неудачных попыток нащупать способы управления магией жизни. Вифрэй старался не оставаться подолгу на одном месте, с самого своего ухода путая следы и медленно продвигаясь по континенту, покрытого шерстью зеленых джунглей. Населенные пункты его не интересовали, даже более того – отталкивали, поэтому каждый раз, когда он обнаруживал следы присутствия разумных существ, менял направление движения. Таким образом, он встретил свой десятый день рождения в отшельничестве. Буквально, через несколько дней после знаменательной даты, его спонтанный маршрут привел к границе зеленых топей. Постепенно уходящий под воду силуэт со вскинутой вверх рукой был обнаружен совершенно случайно, когда вифрэй прикидывал свой дальнейший путь – мимо местности, которая не позволяла следам живых существ нарушать спокойствие обманчиво спокойных омутов. Если бы отточенный на поиски опасностей взор не задержался на конечности и все еще виднеющейся над трясиной голове, дальнейшая судьба героя повествования сложилась бы совсем по-иному. Немедленные действия по вызволению незнакомца из цепких лап зеленоватого омута привели к успеху. Относительному. Свитая из лиан веревка лишь после третьего броска спасательным кругом окружила корягой торчащую конечность медленно утягиваемого вглубь существа. Перебросив канат через ветвь ближайшего более-менее надежно выглядевшего древа, Бесхвостый, напрягая все мышцы, изо всех сил потянул лианы на себя и с недовольно чавкающим звуком трясины, добился желаемого результата. Вытянул. Руку. Все остальное благополучно почило в довольно и как будто ехидно булькнувшим на прощание омуте.
Ругательство сорвалось с языка до того как разум успел его подавить. Названный отец Раджер С’Апть наверняка был бы опечален что это было едва ли не единственным, чему приемыш у него научился. Однако, именно эта фраза, пожалуй, спасла жизнь вифрэю, так как чуть в стороне от него раздался удивленный возглас и изящная фигурка с черным пушистым хвостом, сбросила с кончиков пальцев готовое к применению заклинание. Тот участок почвы, в который оно упало, стремительно почернел и за мгновение превратился в безжизненный островок посреди утопающего в зелени моря. Девица снова ойкнула, но теперь раздосадовано и, откинув капюшон, представилась: Эйза С’Апть. Первым делом в глаза бросалась общая бледность лица, на котором яркими сапфирами любопытства горели очи колдуньи. Когда она приблизилась, ощущение гниющей удушливости, куполом стоявшее над болотом, словно усилилось, что привело к тому что кружащая поблизости хищная мошкара отступила, словно не желая слишком близко подлетать к старшей из дочерей приютивших вифрэя родственников. Он, столь давно не видавший себе подобных, жадно пожирал глазами её невыразительное лицо, серые мешки под глазами и странную сеть морщин на щеке, что уродливой паутиной смотрелись на внешне молодом лице. Утонувший человек был забыт. Когда каждый из участников столь неожиданной встречи насмотрелись друг на друга, наступило время рассказов. Во время повествования о своей жизни в болотах Эйза указывала путь, и они шли по безмолвному морю, рассекая жужжащие тучи насекомых словно панцирная пехота гномов едва воскрешенных скелетов. Тонкая тропинка изгибалась подобно огромной змее, струящейся между поросшими мхом обманчиво надежными кочками. К счастью, идти пришлось не долго. Больше всего увиденное в центре зеленых топей сооружение напоминало крестьянский домик, по чьей-то воле постепенно превращающийся в замок. Покосившиеся каменные стены являлись основой, на которые наслаивались доски, что составляли большую часть всех надстроек. Кроме каменного корпуса присутствовала не очень высокая башня, из печной трубы которой тихо струился сизый дымок, подпирающее же её сбоку строение больше всего напоминало сарай. Вифрэю даже показалось что там, за закрытыми массивными дверями кто-то зашевелился. Позади сооружения расположился компактный причудливый сад, половину которого занимали растения, никогда им ранее не виденные. Другая же половина, отгороженная от первой небольшим заборчиком, представляла собой лекарственные и культурные растения – те, что модно было употреблять в пищу. Поблизости, в небольшом распахнутым настежь строении находился садовый инвентарь, но до того старый, что при взгляде на него казалось, что в рабочих частях орудий больше ржавчины, нежели железа. Эйза уверенно прошла по незаметной тропинке и отворила дверь в дом, первой пересекая порог. Вифрэй, ощущая спиной пристальный взгляд поскорее последовал её примеру. Таинственный полумрак  разгоняло несколько подвешенных под потолком светильников, наполненных причудливыми мерцающими грибами, зажигающимися при приближении к ним. Юноша настолько увлекся рассматриванием неровных полок со странными сшитыми воедино мягкими пластинками, которые старики в деревне называли «книгами» что не заметил, как из темноты выплыла фигура. Это определенно был вифрэй, но теперь от его тела остались лишь остов, покрытый пластами плоти. Мальчик оцепенел. Оставалось только гадать каким образом это ужасное создание смогло столь незаметно подкрасться, несмотря на жутчайшую вонь разложения. Эйза же не проявляла никаких признаков беспокойства, приняв зажатую в руках мертвеца корзинку, чтобы поставить её рядом с собой. Не было не произнесено ни звука, но мертвец, словно повинуясь команде, вышел через дверь и даже закрыл её за собой. И лишь после этого вифрэйка, видимо наслаждающаяся произведенным эффектом, объяснила оторопевшему родственнику что она – некромант. История Эйзы была проста и трагична – дар мага смерти проявился в раннем возрасте и со временем креп, несмотря на попытки его если не искоренить, то хотя бы сделать менее сильным. В итоге она решила покинуть семью,  чтобы ненароком не навредить родным. И вот уже с десяток лет длилось её вынужденное одиночество, которое скрашивали мертвецы и изредка, наниматели. Прознав о её существовании, некоторые вифрэи приходили с просьбами, большинство из которых она отвергала, предпочитая специализироваться лишь на поднятии и эксплуатации мертвых: погибшие преступники с разрешения глав поселений использовались в недолговременных тяжелых или опасных работах. За это она просила любые данные по магии смерти и, если была такая возможность, разрешать забирать трупы с собой – для собственных нужд. Так и жила, постигая тайны волшебства, постепенно привыкая к компании нежити, похоже, единственно способной подолгу находиться рядом. По завершению ответного рассказа вифрэя о своей жизни, она предложила ему обращаться к ней по вопросам, касающихся магии – несмотря на то, что она являлась проводником противоположной стихии, основы могли оказаться одинаковыми. И он остался.

Не раз и не два происходило так, что ученики влюблялись в своих учителей. Тринадцать лет. Возраст, гормоны, наличие образа всезнающего и способного на все существа. Стоит ли говорить, что Бесхвостый практически сразу же попал в те же самые нематериальные сети, что схватили многих до него, как и еще схватят многих после? Чувствовала ли что-либо Эйза – едва ли удастся узнать. Не исключено что за время одиночества её характер и мировоззрение под воздействием эманации стихии мертвых претерпели кардинальные изменения. Однозначным остается факт того что её интересовали возможности, которые открывались перед ней в плане изучения взаимодействия двух противоположных стихий. Результаты подобных экспериментов были непредсказуемы, а иногда и вовсе странны, не укладываясь в выстроенную учебниками систему. Впрочем, свою часть «сделки» за использование крохотных способностей вифрэя она платила исправно – каждый вечер был посвящен теории магии. Сам же юноша, к слову сказать, больше наслаждался тем, что находится подле объекта своего обожания, чем действительно впитывал знания. Ранее казавшаяся такой важной цель овладения живительной силой отошла на второй, а то и на третий план. Существование у домика на зеленых болотах постепенно стало казаться именно тем, чему можно было бы посвятить всю оставшуюся жизнь. Возможно, это покажется удивительным, но вифрэи подолгу молчали – одна погруженная в свои мысли, второй слишком смущенный и оттого еще более замкнутый, чем обычно. Но именно эта тишина, как казалось, связывала их вместе, добавляла еще больше авторитета в образ женщины-некроманта. Редкие вылазки в деревни мохноухих, где Эйза поднимала мертвецов; путешествия по лесу в поисках редких компонентов для странных дурно пахнущих зелий; выслеживание причудливых животных, которые затем поднятая нежить бесстрашно загоняла и убивала; длительные походы в поисках загадочных Источников; паломничества к врезавшихся в землю континента руинам. Каждому подобному приключению можно было бы посвятить отдельную историю, в которой Бесхвостый учился существовать с магическими проявлениями. Каждый раз, когда наставница творила заклятие, его организм буквально трясло от омерзения, попытки излечить повреждения на теле Эйзы приводили к тому же эффекту, но с её стороны. Он слышал слова заклятий, видел производимые магией эффекты, от которых ему часто становилось не по себе. Вряд ли его наставницу можно было назвать умелым некромантом, однако она действительно хорошо ощущала смерть и, похоже, чувствовала себя более комфортно в среде, ею насыщенной. И чем больше была концентрация эфира потустороннего мира, тем более живой выглядела вифрэйка и тем подавленнее её ученик. Пик бодрости был замечен во время посещения руин, расположенных в юго-западной части континента, в нескольких днях пути от гор, у подножья которых располагался вход в царство темных эльфов. Тогда мальчику было уже шестнадцать. На удивление бодро, с искристым румянцем на бледных щеках некромант практически летала по развалинам, в то время как её спутник едва передвигал ноги от неизвестно откуда взявшейся усталости. Держался он лишь на ранее не испытываемом столь остро жестоком упрямстве, когда каждое движение тела, встречающее сопротивление, доставляло томительно сладостную радость преодоления. Было ощущение, словно кровь во всем организме вибрировала в такт мелодии, неслышимой даже чуткому уху вифрэя. Ноги сами несли его к одному из многочисленных монолитных блоков древних построек. Именно там расположилась и Эйза, что с лихорадочным возбуждением, едва не приплясывая, пыталась прощупать серую, покрытую склизким мхом поверхность. Перед глазами все начало плыть и, скорее всего, Бесхвостый бы вовсе упал в обморок, если бы не едва слышное шуршание, напоминающее производимый мышами шум, когда они пытаются взобраться по каменной поверхности. Он был удивителен для этих безжизненных руин давным-давно погруженных в омут забвения. Юноша медленно, стараясь не упустить едва слышимый звук, сбросил даже на четверть не заполненную заплечную сумку, сшитую из шкур кроликов, и приложился ухом к ближайшему блоку. Монолиты древних, словно утонувшие в зелени травы гиганты неровными грудами вповалку лежали вокруг. Взирали. Выжидали. Скрежещущий звук камня, ползущего по камню, раздался совсем рядом – Эйза сумела активировать невидимую панель и отворить беззубый зев входа. Лишь сейчас в голове трепещущей птичкой забилась мысль, что они отправились сюда не случайно, словно спеша куда-то – даже не успели собрать все необходимое. Пронзительный хрип прорезал мрачное безмолвие руин и отвлек Бесхвостого от не свойственных для него раздумий. Некромант, пригнувшись, уже ступила во тьму открывшегося прохода и очередь была за её протеже. Тонкий слух вифрэя уловил как она шепотом, словно опасаясь побеспокоить уединенную безмятежность древних развалин произносит: Лафайет. Ответом ей была тишина, которая спустя несколько эхом бухнувших шагов была разорвана хрипом. Прошло несколько показавшихся вечностью мгновений. Вифрэй, почувствовав скопившееся во тьме напряжение, скользнул в её гостеприимные объятия. Представшее зрелище удивило его до оцепенения. Вокруг как попало лежало несколько тел - все с расчехленным разнообразным оружием. Отсвечивающие во тьме зрачки Эйзы были полны презрения, в то время как руки её прижимали ко рту иссушенного старика увесистую флягу. Юноша ни за что не подумал бы что это существо вообще может быть живым – практически ничего не указывало на это. Но, тем не менее, тот, кого Эйза называла Лафайетом, жадно глотал поступающую из фляги жидкость, не обращая внимания на то, что она катится по подбородку, горлу и утопает в ткани вычурно дорогой одежды. Тело еще несколько секунд назад похожее на обтянутый кожей скелет, как будто постепенно обрастало мышцами, а злобно поблескивающие глаза его недобро вцепились в замершего у входа вифрэя. Несколько коротких фраз от спасительницы и враждебность сменилась какой-то отрешенной задумчивостью. Когда знакомый вифрэйки напился, он выглядел уже совсем по-другому – если не полным сил, то как давно не питавшееся, но легко с этим справляющееся создание. Отряхнувшись, он решительным шагом направился к юноше, что в тот момент пытался определить что произошло в этом отрезанном от всего мира помещении, которое, похоже, можно было открыть лишь снаружи. Тот, кого Эйза называла Лафайетом, провел ногтем по плечу зазевавшегося паренька и немедленно погрузил оросившийся выдавленной капелькой крови палец в рот. Клыкастая улыбка навсегда врезалась в память Бесхвостого в качестве одного из самых ужасных ночных кошмаров.
- Я одолжу твоего друга. Для опытов.

Двухлетнюю годовщину произнесения этой фразы вифрэй встретил в подземных катакомбах. В восемнадцать лет оказаться в таком ужасном положении...То, что раньше являлось светлыми волосами, превратилось в один большой колтун, нос был не раз ломан, руки и ноги покрывали многочисленные ссадины, то тут, то там пролегали шрамы кое-как заживленных порезов. Вечно голодный желудок не урчал из-за бесполезности и откровенной опасности этого занятия - кроме Бесхвостого в катакомбах присутствовало еще несколько существ. Откуда-то из едва освещенного бокового тоннеля прилетел победоносный вой. На одного участника безумного эксперимента стало меньше. Юноша плотнее вжался спиной в стену, обхватил свои коленки и принялся мелко раскачиваться, отчаянно пытаясь привести свои мысли в порядок. Лафайет оказался вампиром - нежитью, которая ко всему прочему обладала невероятными познаниями в области магии крови. После того как выживший вместе с вифрэями вышли из зева древних руин, кровососом была прочитана внушительная лекция о невообразимой ценности этого дара, в милости своей дарованным самим Дарктулом. И, что самое удивительное, по словам спасенного, способности к оной обнаружились у идущего рядом вифрэя. Эйза, казалось, была ничуть не удивлена уверенному заявлению вампира. Она отрицательно покачала головой и кинула на него твердый взгляд чуть прищуренных глаз. Лафайет, казалось ожидал подобного и ответил абсолютно таким же. Могло показаться, что в краткие мгновения столкновения взоров, между участниками невидимой схватки произошел неслышимый диалог, который завершился неуверенным кивком девицы. Сам же предмет «обсуждения» шел рядом и чувствовал что его едва не выворачивает наизнанку от усилившегося раза в два запаха смерти. Сквозь алую пелену отвратительного самочувствия Бесхвостый услышал то, что он с одобрения Эйзы переходит на обучение к магистру Лафайету. А затем он незаметно для себя окунулся в непроглядный мрак забвения. Где именно вифрэй пришел в себя он сказать не мог. Было похоже что привыкший к роскоши вампир сумел даже в непроходимых дебрях джунглей отыскать нечто похожее на замок. В жизни он никогда не видывал подобного: вокруг каменная поверхность, грубоватые предметы быта что, впрочем, казались произведениями искусства по сравнению с практичной безалаберностью мохноухих. Сквозь окна была видна лишь непроглядная зелень, сковавшая все пространство – от земли до самых небес, ни кусочка которых невозможно было разглядеть за завесой. Бесхвостый поднялся с лежанки, коих в помещении наблюдалось еще несколько штук и отправился на разведку. Самого хозяина сего дворца нигде не было видно – изредка попадались лишь вифрэи с потухшим взором, что быстро исчезали в переплетении комнат и коридоров. Обнаружив лестницу, он поднялся на самый верх и после некоторых колебаний отворил массивную дверь, отличавшуюся как гигантский дуб от березок. Полумрак и без того властвовавший в здании сгущался до едкой темноты именно в этой комнате. И тем ярче казался трепещущие огоньки, нанизанные на стальной подсвечник, способный отогнать мрак лишь от книги и мертвенно спокойного лица. Успевший забыться запах смерти ударил в чуткий нос Бесхвостого, подобно стальной перчатке. Глаза заслезились, и вифрэй инстинктивно склонился, зажимая дыхательные пути обоими руками. Из мрака послышалось довольное фырканье – магистр Лафайет положительно оценил пусть невольные, но все же манеры нарушившего его уединения мохноухого. Не отрываясь от книги, он махнул рукой, приглашая подопечного войти. Уловив жест, вифрэй повиновался. И тогда Лафайет, не отрываясь от закованной в кожаный переплет книги, рассказал Бесхвостому о его родителях. История читалась монотонным голосом, а сам вид Лафайета выражал если ли не крайнюю степень скуки, то очень близкую к ней. Родителей изгнали, они неприкаянные скитались по миру, лишенные родственных уз, затем у них родился ребенок и для того чтобы его приняли в большую, полноценную семью, они, рискуя всем, вернулись, если бы не Бабушка Оджа – его бы не приняли. И теперь, чтобы отплатить ей за все, нужно выучить одно заклинание магии крови, которое позволит сделать её намного счастливее и моложе. Возможно, из-за дрогнувшего пламени свечи могло показаться будто во время произнесения фразы «отплатить ей за все», его глаза мстительно блеснули.  Однако, без начального базиса знаний сие было невозможно. Дабы развить эти способности, вампир буквально протащил его сквозь полный курс обучения, полный колких издевательств и едких насмешек со стороны последнего. Однако, несмотря на все «уроки», кровосос не добился необходимых результатов. Спустя месяц упорных занятий с краткими перерывами на сон и пищу, вифрэй был доведен до исступления криками и упреками вампира, который не понимал как можно не уметь применять объясняемые им «простые» заклятья. В одну из похожих одна на других ночей он вытащил подопечного из комнаты слуг и признался ему в том, что скоро все закончится, ибо он осознал каким образом можно подстегнуть высвобождение магии крови. Всего то и надо что спуститься в местные катакомбы и помедитировать там пару часов. Так вифрэй оказался в темноте и грязи подземных коридоров наполненных безумными, жаждущими лишь крови существами. Попытки какими-либо образами взаимодействовать с такими же как он вифрэями, людьми и другими существами, названия которым Безхвостых даже не знал, приводило лишь к попыткам устранения контактера из списка живых. Так как сам он был слишком слаб, приходилось прятаться и убегать. К счастью, за время, проведенное вместе с Эйзой, он не растерял навыки по быстрому преодолению больших расстояний.
Катакомбы хранили в себе много страшных тайн. Но кроме ужасов они даровали ему нечто новое, необычное – то, что в других условиях получить практически невозможно. Он стал по-настоящему ценить сон, сократив его до минимума, ведь в любой момент можно было ждать нападения. Не желавшая поддаваться магия жизни стала слушаться гораздо чаще – особенно когда он пытался вылечить изувеченных противоборством сумасшедших. Их боль странным образом отдаленным эхом, едва различимой тенью проходила по его телу, заставляя вновь и вновь пытаться им помочь. Несмотря на весь ужас положения в которое он попал, вифрэй завел себе новых друзей. А вернее, однажды обнаружил их у себя в волосах. Если с едой проблем зачастую не было – подземелье оказалось наполнено грызунами всех мастей, кстати, являющихся так же и сырьем для производства одежды, то воды для умывания было очень мало – лишь то, что стекало с сырых стен и скапливалось в труднодоступных мутных лужицах. Пить приходилось лишь кровь. В любой момент и практически любых условиях он мог наловить несколько блошек и приступить к их дрессировке, что делало это занятие отличным хобби, не способным помешать его судорожным попыткам к выживанию. Но и этого было мало. Когда начало казаться что разум не выдержал накаленной обстановки и сдался,  на помощь рассудку вифрэя пришли два голоса,  что звучали лишь у него в голове. С ними можно было поговорить шепотом или просто насладиться их постоянными перепалками, вкушая нормальную, человеческую речь. Постепенно все большую часть влаги он стал восполнять кровью – преимущественно своей, так как страдания других живых существ с некоторых пор ощутимо доставляли ему гораздо более мучительную боль. А когда же он был вынужден убивать мышей, то перед употреблением их, читал благодарственную молитву и извинялся за то, что ему пришлось с ними сделать. Что удивительно, после того как он прикладывался к чье-либо ране, жадно глотая теплую жидкость, магия жизни на удивление легко соглашалась восполнить утекшие запасы и зарастить раны так, словно их никогда и не было. Как только это произошло в первый раз, он чуть не воскликнул в голос от наконец-то пришедшего понимания – кровь напрямую связана с жизнью, а значит, чтобы пользоваться её силой, с ней так же нужно договариваться. Бесхвостый поверил в свои силы и в ту же ночь выбрался на свободу, потоком похожей на кровь жидкости предварительно обездвиживая всех встречающихся на пути безумцев. И первым же делом, выбравшись сквозь узкий лаз со временем разрушенный мощными ударами крушащими все без разбора безумцев, он устремился в джунгли. Его пошатывающаяся от слабости фигурка практически сразу же затерялась среди подзабытой сладостной влаги зелени. Как только вифрэй смог более-менее сориентировался, он немедленно устремился в деревню.

Сказания старины глубокой интересны обычно тем, что кажутся не более чем вымыслом. Но все воспринимается совсем по-иному, когда против желания нити судьбы затягивают в повествование. Именно тогда несчастный и становится бессловесным мостом, по которому герои древности переходят в настоящее время, обретая плоть. И в этом случае, вне зависимости от желания, новому участнику неизменно приписывается определенная роль. Например – орудие мщения. Именно её и сыграл девятнадцатилетний Бесхвостый, наслав на Старейшину необычное проклятье, замешанное на магии крови. Она не ожидала подобного от родственника и не смогла избежать сокрушительного удара. Распахнутые от удивления глаза смотрели на невольного палача, осознавая всю горькую иронию сложившейся ситуации. Доброта к невинному ребенку, даже не подозревающему о грехе своих родителей, погубила её. Старая вифрэйка ощущала как яд заклинания безумной болью струится по её венам, разносимый теперь порченой кровью. Но как бы ей не было бы горько, Бабушка не проклинала своего родича, нет. Она лишь грустно улыбалась, что говорило о том, что ни о чем, ни о едином совершенном действии своем во всей своей долгой и насыщенной жизни Оджа не жалеет. И когда она смирилась, приготовилась провалиться в небытие сквозь пелену всепоглощающей боли, яркий огонек жизни остановил заразу у самого её сердца. Распахнув слезящиеся глаза, она увидела размытую фигуру взлохмаченного вифрэя что склонился над ней. Ласковое мерцание жизненных потоков ручейками ниспадали с его рук, погружаясь в морщинистое, древнее тело Старейшины. Она потеряла счет времени, то погружаясь в судорожный, беспокойный сон, то снова пробуждаясь от любого движения собственного тела, насквозь пропитанного болью. Единственное что оставалось неизменным в рывками изменяющемся мире – склонившаяся над ней недвижимая фигура вифрэя не пожелавшего стать палачом.
К сожалению, он так и не смог её спасти. Не хватило ни сил, ни знаний. Она не умерла, но гораздо хуже – застряла между смертью и жизнью. Каждое движение отдавалось сумасшедшей болью, каждый вздох давался с трудом, но, тем не менее, она была благодарна ему даже за подобное существование, так как она могла подготовить себе замену. Это могло бы показаться удивительным для любого, кто не знал, что самым худшим для Бабушки Оджи было и, наверное, навсегда останется - оставить её детей без надлежащей защиты. И пока Старейшина, превозмогая невероятную боль, готовила приемника, Бесхвостый приступил к тренировкам, что по своей интенсивности могли бы сравниться разве что с жестокими уроками Лафайета. Целый год, вплоть до двадцатилетия, был посвящен непрерывному обучению врачеванию. Джакс оказался очень способным лекарем, мастером своего дела, но не более. Единственное чему он мог помочь магу жизни так это систематизировать и углубить его познания в строении живых организмов, и поделиться бесценным жизненным опытом. Год оказался наполнен стонами умирающих от неизвестных болезней, необъятным страхом рожениц, своим волнением неосознанно убивающих своих детей и отчаянием по невнимательности лишившихся конечностей мохноухих. Целый год ошибок и побед, которые, порой, дорого стоили как пациентам, так и лекарям, кровавыми пятнами опыта застывая в книге знаний молодого вифрэя. Так или иначе у него побывало все его семейство, в свое время принявшее ребенка изгнанных родителей. И если некоторые из них заходили, чтобы повидаться с ним, взглянуть на то что время сделало с маленьким мохноухим, то другие попадали в качестве пациентов. Лурк, ступивший на тропу охотника, из-за своих внушительных габаритов, помноженных на так и не пропавшую неуклюжесть, периодически приносил на себе капканы, оставленные на теле причудливые следы от звериных клыков, зубов, когтей, а один раз был принесен едва живым после встречи с обитающим в джунглях народом членистоногих. Лира появилась несколько раз - сначала в качестве роженицы, а потом и благодарной пациентки, нянчившей новорожденного сына. Благодаря познаниям Бесхвостого в анатомии, лекарском деле, магии жизни и, даже, порой, стихии крови, большая часть пациентов оказалась спасена.
Но даже полученный запас знаний и умений оказался бессилен против проклятья. Свободное от учения время он тратил у постели Старейшины. И каждый раз его попытки к исправлению содеянного не приводили к успехам – боль лишь на время отступала, чтобы спустя некоторое время вернуться вновь. После того как Джакс сообщил вифрэю что ему больше нечему его учить, Бесхвостый провел целую неделю близ Бабушки Оджи, по истечению которой просто рухнул на пол и уснул беспробудным, беспокойным сном. Доподлинно неизвестно что ему снилось, но по пробуждению вифрэй собрал свои небогатые пожитки и растворился в джунглях. Путь его лежал к Вилии, торговой жемчужине континента, а затем – на материк, где, как он был уверен, можно было обнаружить столь вожделенные знания. Проблема была лишь в том, чтобы попасть туда.
Первый раз юноша оказался в столь большом поселении и, естественно, растерялся. Весь запал улетучился и на месте желания немедленно найти необходимую информацию для спасения Старейшины, осталось пепелище едкого поражения. Первая же попытка оказалась не удачной. Стоило ему ступить на трап первого же судна, что походило на увеличенные в несколько раз рыболовные суда племени, он тотчас же был выдворен внимательными матросами. В этот раз даже чрезмерно развитые навыки быстрого бега не привели к намеченной цели – уж слишком местность была пересеченной и явно не предназначенной для подобных пробежек. Кроме того, было похоже что подобные действия со стороны вифрэев были для моряков не в новинку, так как при ловле, а затем и вышвыривании юноши прочь, принявшие в этом деле мужчины выглядели так, словно справлялись с докучающей мушкой, от появления которой, впрочем, никуда не деться – без ненависти или злости. После нескольких попыток разжиться пищей и ночлегом, увенчавшихся болезненным нагоняем и кратким знакомством со стражами города, Бесхвостый понял, что в этом месте так просто не добиться желаемого. Необходимо было время для получения сведений о местных традициях. А пока он изучал город, город проверял его на прочность. Первым делом на праздно шатающегося жителя джунглей напали представители одной из местных шаек. Именно они оказались теми, кто не очень внятно, но все-таки объяснили чужаку всю ценность денег. Кроме этого, из сумбурных угроз-объяснений неудавшихся налетчиков, был сделан вывод о необходимости наличия монет для пересечения их территории. Так как у Бесхвостого их не было, он послушно поспешил покинуть место встречи. Не ожидавшие подобной прыти бандиты попытались пуститься в погоню, но не обладали необходимыми навыками быстрого передвижения. Еще некоторое время ему в спину неслась непередаваемая игра слов, описывающая необъятность негодования  в столь скором окончании их встречи. Во второй раз никто не стал с ним даже разговаривать – после очередного ночлега в одной из груд мусора у вифрэя пропала большая часть вещей. Пришлось отправляться за город и приниматься за охоту, чтобы путем шитья шкурок восстановить наличие пропавших вещей. Сам Бесхвостый не переживал по этому поводу, но, судя по всему, местным не нравился вид гуляющего почти нагишом мохноухого. Так как при попытках просто забрать то что ему было нужно его нещадно били, необходимо было придумать другой способ достать «денег». И он был найден! Ночные прогулки по Вилии принесли свои плоды. В сточной канаве близ одного из увеселительных заведений города-порта был найден вифрэй, чье состояние можно было назвать критическим - от огромного количества алкоголя в крови. Он был готов на что угодно, лишь бы его дотащили до дому, пока Марта не обнаружила его. Так как серогривый представитель мохноухих не сообщил о том где находится его дом, Бесхвостый потащил его бесчувственное тело в свое пристанище – расположенное в доках строение составленное из нескольких полуразвалившихся ящиков, накрытых насквозь пропахших рыбой брезентом.  По пути был задержан стражами правопорядка, что заподозрили будто он собирается избавиться от тела. И так получилось что именно в этом патруле присутствовала та самая Марта, встречи с которой так истово хотел избежать серогривый. На деле же Марта оказалась очень стройным, едва ли не хрупким Мартином, ко всему прочему являющимся, судя по всему, чистокровным человеком. Он на удивление хриплым и грубым голосом отдал приказ паре стражей из отряда проводить встреченную парочку до дома, а сам с оставшимися хранителями правопорядка продолжил патрулировать ночные улицы. Оказавшись в покосившимся строении на самой границе с джунглями, вифрэй скинул своего потенциального работодателя на то, что больше всего напоминало кровать, а сам удобно устроился на единственно целом стуле у заставленного посудой столе и погрузился в общение с голосами, вот уже некоторое время обсуждавших сложившуюся ситуацию. По завершению непродолжительной, но крайне эмоциональной беседы, обнаружив что за заросшим грязью окном все еще царствовала ночь, Бесхвостый погрузился в то, что другие существа назвали бы медитацией, на деле являющейся отрешенностью от проблем подлунного мира. Под утро он был едва ли не выдворен за дверь с несколькими кругляшами монет на которые следовало приобрести выпивки. Деньги были успешно потеряны, кувшин с плавающей в отвратительнейшем пойле мухой был украден из-под носа пускавшего слюни в столешницу одной из таверн бродяги и вручен серогривому. Он принял подношение, а потом вышвырнул потенциального ученика за дверь. Делать было нечего – юноша сел у двери и погрузился в раздумья. Именно там его обнаружила черноволосая девушка с короткой стрижкой и в явно мужской одежде. Она оказалась тем самым Мартином, который после ночной смены отправился проведать отца. Но, что удивительно, даже после того как стражник представился и стал барабанить изящными кулачками в дверь, тот, кого он называл отцом крикнул лишь чтобы он убирался. Но вместо того чтобы принять решение серогривого, человек продолжил нападать на удивительно крепкую дверь, стойко выдерживающую удары коваными сапогами. В том же духе прошло около пятнадцати минут и лишь затем дверь, пусть с проклятьями, но соизволила отвориться. Затем последовала перепалка, в которую был так же вовлечен вифрэй, обвиненный в том что не позаботился в должной степени о пожилом серогривом Видже Джарсе, который мог бы и вовсе умереть от столь огромного количества дрянного алкоголя. Так как Бесхвостый мало понимал во всем этом, предпочел промолчать за что, спустя пол-часа словесных баталий был подвергнут дополнительной критике. В итоге было решено что молодой вифрэй становится учеником старого, при этом оберегая его от излишних возлияний. На том и порешили. Так, спустя пару повторений одного и того же сценария Бесхвостый обнаружил себя учеником цирюльника.
За прошедшие полгода вифрэй многое узнал о городской жизни. Однако, несмотря на попытки достать денег на билет до материка, успеха юноша не достигал. Каждый раз происходило нечто, нивелирующее все достижения Бесхвостого. Деньги, отложенные на поездку, невероятным образом пропадали – то их брал Видж Иркс на выпивку, то их крали во время одной из многочисленных «медитаций» Бесхвостого, то после раздачи милостыни во время прохода по бедняцким кварталам (в котором, кстати, жили сами цирюльники), не оставалось ни монетки. Тогда, чтобы сразу получить всю необходимую сумму разом вифрэй, благодаря подсказке звучащих в голове голосов, параллельно основной деятельности занялся другими делами, которые, по его мнению, были по плечу. Устройство в кожевню не принесло слишком большого прироста денежных средств – лишь появилась боль от натруженных мышц, притупился нюх, не говоря о том что большую часть времени Бесхвостый вместо работы читал молитвы по умершим животных, которые отдали свои жизни и шкурки ради того чтобы кто-то согрелся. Спустя неделю его уволили. Следующей профессией, в которой попробовал себя вифрэй, была дрессировка. Но вместо того чтобы приучать животных выполнять определенные команды, получилось нечто совершенно обратное – они выдрессировали юношу так, что он приносил им еду, воду и просто ухаживал за ними при определенных звуках с их стороны, в противном же случае они начинали притворяться больными, а то и вовсе умирающими. Благодаря знакомству с членами местной шайки участвовал в изготовлении монет – благо один из них работал в кузнице, но вскоре вся их деятельность была прикрыта охранниками правопорядка. Лишь из-за заступничества женоподобного сына своего учителя по ремеслу он смог ускользнуть от огромного штрафа, что похоронил бы стремления вифрэя помочь Старейшине. После этого происшествия Мартин взялся за обучение юноши основам законов и поведенческих норм. Оказалось, что стражник был приемным сыном седогривого вифрэя Виджа, чья жена умерла во время вспышки какой-то особо злокозненной болезни. Во время работы в качестве цирюльника, он наловчился пользоваться магией жизни, чтобы понизить чувствительность клиента и в случае неосторожных движений, можно было бы незаметно заживить появившуюся ранку. Обычно к молодому цирюльнику приходило не так много народу, так как маленькое заведение Виджа Иркса находилось чуть в стороне от основных улиц. Впрочем, редкие посетители что приходили, оказывались довольны предоставленными услугами. И вот однажды, накануне двадцать первого его дня рождения, порог преступил мужчина, что, несмотря на палящее солнце, был плотно укутан в плащ из дорогой ткани. Небольшое пространство лавочки окутал запах смерти и крови, который, как надеялся юноша, он больше никогда не почувствует. Лафайет был в хорошем расположении духа и кинул своему бывшему ученику золотую монетку. Вифрэй удивленно воззрился на подмигнувший ему золотым боком кругляш, но спорить не стал и предложил вампиру сесть в один из стульев. Тот брезгливо смахнул с видавшего виды, но, тем не менее, крепкого стула несуществующую пыль и вольготно устроился на предложенном неказистом предмете. Нежить, без каких-либо интонаций в голове сообщила юноше что в случае если ему не понравится как тот его стрижет, или если цирюльник окажется слишком неловок и посмеет хотя бы чуть надрезать его кожу, то он лично оторвет ему руки. Вифрэй немедленно выронил инструмент и попытался унять дрожь. По глазам Лафайета было видно что он искренне наслаждался эффектом, в то время как лицо его по-прежнему оставалось вежливо-холодным, словно высеченным из мрамора. Когда Бесхвостый приступил, очень аккуратно срезая черные, как сама ночь локоны, вампир заговорил. Он рассказал своему бывшему ученику о давней вражде между ним и Бабушкой Оджой. По мере того как формировалась прическа, рассказ его принимал все более жестокие обороты – речь шла о противостоянии не на жизнь, а на смерть, о взаимных ловушках, о многоходовых комбинациях, в которые были вовлечены родные, близкие и, бывало, даже случайные путники. Не исключением стала и Эйза, затянутая им на скользкий путь падения в объятья магии смерти, что должна была пригодиться в свое время. Так же вампир поведал о специально разработанном заклинании, которое действовало на живых, но лишь с близкого расстояния, подкрасться для сотворения которого у него не было желания из-за слишком большого числа охранников. Именно для этого ему и понадобился простачок, способный к магии крови. Лафайет откровенно упивался рассказом, в то время как на губах его играла мрачная улыбка победителя. Если бы Бесхвостый был достаточно сведущ в психологии, то понял бы что подобная информация, которой делился с ним вампир не предназначена для того, чтобы кто-либо из живых существ был её носителем. Нежить хотела увидеть отчаяние, которое невидимым шлейфом преследовало убийцу Старейшины - той, кто спас его. И у него это удалось. В один момент ножницы дрогнули и на мертвенно бледной коже выступила капелька крови. До того как вифрэй успел сообразить что делает, он коснулся ранки магией жизни. Вампир резко вскочил со своего места, ужасно шипя и крича от ослепившей его боли. Вся правая сторона его головы представляла собой один сплошной ожог, который он изо всех сил зажимал рукой. Оскалившись, он шагнул к обмершему от ужаса вифрэю, схватил за руку и дернул. Казалось, было применено не большое усилие, однако плоть с противным шелестом расщепилась и Бесхвостый лишился руки. Услышав топот приближающихся шагов, он смазанным черным пятном вырвался сквозь дверь и растворился в свете дня. Сквозь кровавую пелену вифрэй видел как в помещении появляются люди, часть из которых бросается к нему на помощь, а пара отправляет во след за фигурой в плаще. Из последних сил он взывает к жизни, стараясь одной рукой зажать хлещущую стремительными потоками алую жидкость, и посеревшими губами просит у своей крови чтобы она перестала покидать его тело. Ведь она – это все что у него есть. Он все еще может почувствовать свою руку, даже несмотря на то что вырванная конечность лежит поодаль. Боль от накладываемого жгута, немилосердно стягивающего плоть пронзает каждую клеточку тела и сознание милостиво гаснет.

Именно таким он, двадцатидвухлетний Йирт С’Апть, сходит с трапа корабля в эльфийский город-порт Ривилэн – худой вифрэй без хвоста, чья кожа до сих пор остается бледна от пережитого, в то время как глаза горят пронзительным желанием достичь спасения Оджи С’Апть – той единственной, кто приняла его таким, какой он есть.

8) Мирные умения:

Акробатика
Легкая атлетика
Ориентирование в лесу
Чтение следов
Концентрация внимания
Мистика
Лекарь 
Анатомия
Дрессировщик
Религия
Кожевник
Цирюльник
Этикет
Портной
Математика
Язык Вифрэй
Травник
Зоология
Психология
Некрология
Баланс
Знание болот

9) Боевые способности персонажа:
О! Вифрей мастер тактического не вступления в бой. По крайней мере, в существование большего любителя избегать сражений лично ему не верится. Так случилось, что практически любая боевая волшба отрицается, а призрачная возможность сражаться привычным орудием труда (нож) пребывает на том же уровне что и у утки интеллект. Доступный максимум (он же единственный вариант сражения) – с помощью магии (что жизнь, что кровь - без разницы) и/или подручных средств снизить у противника желание сражаться до абсолютного нуля путем нивелирования его возможностей к бою. И затем, пока оппонент не пришел в себя – немедленно и как можно более поспешно ретироваться!
Во всех остальных случаях поддержка и только поддержка.

10) Тип распределения опыта:
Вручную.

11) Ваше состояние:
- Одежда: Старые сапоги с толстой подошвой, свободные штаны, простая льняная нательная рубаха, бинтами плотно обмотан обрубок руки.
- С собой: Заплечная сумка, рваная кожаная куртка с остатками мехового воротника, запасные штаны, точильный камень, стальной ножик, опасная бритва, помазок, два рулона бинтов, фляга с алкоголем, завернутая в ткань собственная рука, поваренная книга, мешочек с 16 серебряными монетами.
Спутники: дрессированные блошки.

12) Пробный пост (не менее 11 строк):

Анкета игрока

1) Имя:
Гамлет
2) Возраст:
23
3) Пол:
М
4) Связь с вами:
Skype - madreamed
5) Как часто будете приходить?
Два раза в неделю – точно. А вообще, как пойдет.
6) Оцените ваш опыт в ролевых мирах
Пусть будет семь и три четверти .
7) Читали ли правила форума, согласны ли вы с ними?
меняя: "С правилами ознакомлен(а), исполнять обязуюсь". Копируем эту строчку в точности и вставляем туда!
8) Каким образом вы вышли на форум?
Реклама на других форумах, плюс РПГ топ.

Отредактировано Джафар (2014-06-25 10:28:07)