История человека, носящего гордое прозвище Гарри-гроб, начинается на юге Мистерийской Империи, в прекрасной провинции Вальсау. Там, в самом её сердце, среди тенистых лесов и полноводных рек, возвышается замок лорда Гайрока. Древняя махина помнит еще те времена, когда никакой Империи не существовало и в помине, помнит, как эта Империя вставала на ноги – и помнит, как погибали жители Вальсау в отчаянной войне за независимость. Кажется, что сама история смотрит вниз с этих стен, безмолвно наблюдая за течением времени. И если проследить за взглядом истории – ниже, ниже, еще ниже – то вы увидите небольшую деревушку прямо у подножия замка. Именно здесь и родился Гарри, старший сын Джека и Марты Бакстер.

    Ферма Бакстеров представляла собой скорее клановое гнездо, объединявшее несколько подворий, нежели просто ферму. Здесь совместно жили и трудились несколько родственных семейств, восходивших корнями к Старому Бену Бакстеру – прадеду Гарри, который когда-то заложил это хозяйство, поставил его на ноги и завещал потомкам хранить плоды своих трудов. В соответствии с его заветами потомки, сами трудившиеся упорно, и своих детей учили быть трудолюбивыми, а те – своих.

    У малыша Гарри, однако, был несколько иной взгляд на вещи. Еще в возрасте трех лет, когда ни о какой работе по хозяйству речи не шло, он уже начал попадать в истории, нанося ущерб хозяйству и нервам родственников. Конечно, многим детям свойственна определенная шаловливость, но Генри, казалось, просто притягивал неприятности к себе, а уследить за ним с тех пор, как мальчик научился ходить, стало попросту невозможно. Он бил посуду, застревал в дымоходе, сваливался с едущей повозки, падал в колодец, купался на пару с котом в ведре свеженадоенного молока, ронял шкафы… Список был весьма обширным. Но что бы с ним ни происходило, все, казалось, было малышу ни по чем: отделавшись от силы синяками да ссадинами, он лишь невинно улыбался в ответ на упреки.

    Годы шли, мальчишка рос, и стоило ему достичь работоспособного возраста, как парня тут же попытались привлечь к труду – должен же он был хоть как-то расплатиться за все те траты, что он нанес хозяйству в детстве. Задача эта, однако, оказалась весьма непростой – парнишка использовал любые хитрости и предлоги, лишь бы увильнуть от честного труда, а то и вовсе сбегал на чердак, пока не минует пора работы. Все попытки перевоспитать юношу – в основном путем телесных наказаний – пропадали впустую: сегодня он получает розги, завтра он полдня работает в поле, а следующую неделю вновь пропадает невесть где. В конце концов, консервативное семейство пришло к непростому компромиссу с бунтующим отпрыском, назначив его «пастухом» и отправив следить за стадами овец. Гарри же работа, заключавшаяся в почти круглосуточном валянии в густой траве, вполне устраивала, и он с превеликой радостью приступил к своим обязанностям, целыми днями развлекая себя и флегматичных животных игрой на свирели.

    На следующие несколько лет между Баком и деревней воцарился мир – он исправно выполнял свою работу, не вставая из-под тенистой осинки, а деревенские не лезли к нему со своими советами как жить и что делать. Проблемы начались, когда юноше уже исполнилось 16 – и, как водится, причиной их стала женщина. Гарри, хотя и принципиально не соглашался заниматься честным трудом, тем не менее совсем не чурался вольных физических упражнений: бега наперегонки с товарищами, метания камней в кур, плавания в реке, хорошей, честной драки – и потому вырос крепким, атлетически сложенным юношей; природа же, в свою очередь, не обделила юношу красотой. Поэтому неудивительно, что очень многие девушки деревни дышали неровно в его адрес – и далеко не одной из них он назначал свидание в густой пшенице или на сеновале.
    И наслаждаться бы ему и дальше свободной и распутной жизнью, кабы не понесла одна из девиц от него ребенка.
    И это, в общем-то, не так уж было бы и плохо, кабы не была та девица тридцатилетней женой их соседа и матерью уже двоих детей.
    И надо же было мужу её иметь столь вспыльчивый характер и сразу направиться чистить рожу распутному молодому поганцу.
    И надо же было тому камню так неудачно попасть под голову сраженного молодецким ударом мужа…

    Гарри в деревне и так не слишком любили – всем была известна его репутация лентяя и распутника – а уж теперь, когда он, пусть и ненароком, убил честного, работящего члена общины, пощады ему ждать не приходилось. Поэтому Бак поступил так, как поступали сотни других юношей задолго до него, когда дело начинало пахнуть жареным – он ушел служить подальше от родного дома.

Гарнизон восточной границы встретил Бака не слишком радушно. Он встретил его военной муштрой, бесконечной строевой подготовкой и откровенным наплевательством к тому, что он там в своей черепной коробке думает – по уставу черепная коробка служила исключительно для обработки приказов и употреблния в неё пищи, но никак не для содержания собственного мнения. С другой стороны, здесь, по крайней мере, кормили и предоставляли какую-никакую, но постель, что для Гарри казалось теперь верхом блаженства: путь на восток занял почти месяц, в течение которого он спал на голой земле, а питался тем, что удавалось собрать в лесу или утащить из ближайшего селения. Этот малоприятный опыт, в совокупности с потенциальной опасностью, все еще исходившей от мстительной родни убитого, удерживали его в рядах доблестной мистерийской армии на первых порах – а после первого полугода он понемногу начал втягиваться сам. И без того обладавшего весьма выдающимися физическими параметрами юношу служба превратила в настоящего атлета; отсутствие же выдающегося таланта к обращению с оружием он с лихвой компенсировал увлеченностью процессом. Еще никогда в жизни он не ощущал такого возбуждения и довольства жизнью, как во время поединка.

    По завершении начальной военной подготовки выдающийся рост и недюжинная сила Гарри привели к его направлению для дальнейших тренировок в элитный корпус. И если цель базовых тренировок заключалась по большей части в том, чтобы новые рекруты, взяв в руки клинок, ненароком не зарезали сами себя или соседа по строю, то в гвардейском корпусе самых рослых, крепких и сильных обучали действовать в условиях жаркого боя: правильно двигаться в латах, эффективно работать в строю, совершать марш-броски в полном обмундировании, а также обращаться с различными видами одноручного и двуручного клинкового оружия. Начальные навыки верховой езды, помощи раненому товарищу и ухода за своим оружием, одеждой и доспехами также входили в программу подготовки.

    К 17 годам юноша, наконец, был приписан к гарнизону небольшого форпоста на границе с Варантом, где и прокуковал следующие 4 года - пожалуй, самые унылые, безрадостные и бессмысленные в его жизни. На границе не происходило ничего. Ровным. Счетом. Ничего. Существуя в режиме «день да ночь – сутки прочь», прожигая жизнь за азартными играми, выпивкой, дружескими дуэлями, игрой на свирели и редкими увольнениями до ближайшего борделя, Гарри все больше и больше убеждался, что карьера, начинавшаяся столь радужно, грозит оставить его гнить в этой дыре до скончания его дней. В итоге, расставив для себя приоритеты, по окончании обязательного срока службы парень отправился к интенданту, получил расчет за годы службы, сдал казенное обмундирование и отправился на вольные хлеба.

    За четыре года на гвардейском окладе Гарри умудрился скопить неплохую сумму денег - с которой он и прибыл в ближайший крупный горд – Нокс. Спустя четыре дня Гарри был со скандалом вышвырнут из лучшего городского борделя – без гроша в кармане, но сытый, хорошо отдохнувший и весьма довольный жизнью. В очередной раз столкнувшись с отсутствием средств к существованию, сильный, но хитрый крестьянский сын здраво оценил свои характеристики и отправился искать работу по специальности. В первом же кабаке его взяли на работу вышибалой – и уже через два месяца выгнали на мороз за не слишком вежливую попытку вытрясти из хозяина деньги, которые тот ему задолжал. Гарри на владельца не обиделся – лишь переломал ему на следующий день руки в темной подворотне – но смекнул, что реальная жизнь – не армия, и честностью здесь многого не добьешься. Продолжая работать частным охарнником, он все еще периодически вылетал с работы – за переломанные руки, за сломанную мебель, за беременных служанок – но тем не менее уверенно двигался по карьерной лестнице, переходя от пивных к прилавкам, от прилавков к магазинам, от магазинов к постоялым дворам, борделям, гостиницам, караванам. Набираясь житейской мудрости и постепенно приобретая собственное оружие и снаряжение, хитрый, но сильный Гарри быстро осознал, что в город – не гарнизон, и неграмотный крестьянин, умеющий считать лишь до 12, здесь добьется немногого, посему упорно при любом выдававшемся случае пытался убедить каждого встречного-поперечного научить его письму и счету. Отказать просьбе обаятельного и неуловимо-шкафоподобного детины отваживался далеко не каждый, и понемногу Бак стал выбираться из мрака невежества. 

    Охрана караванов неплохо окупала затрачиваемый труд – особенно когда нападения бандитов действительно происходили, и выжившим стражникам доставалась возможность разделить между собой имущество менее удачливых защитников и совсем уж неудачливых нападающих – и довольно быстро Бак обзавелся собственным снаряжением, пусть и не лучшего качества, но добротным и надежным. Скитаясь с караванами, он исколесил почти всю Мистерию, с интересом наблюдая странные обычаи и быт народа в разных провинциях. Больше всего его всегда интересовала музыка и песни далеких мест – ушлый парень не был лишен значительной доли романтичности, и заслушивался балладами о битвах, приключениях, героях и путешествиях. Повинуясь прихоти и вдохновению, Гарри достал со дна мешка пыльную свирель, завел блокнотик для собираемых шедевров народного творчества и стал разучивать новые мелодии, скрашивая уныние долгих дорог и разгоняя мрак ночных дежурств. И именно эта привычка на двадцать третьем году жизни вновь навлекла на него беду – и вновь в форме женщины.

    За несколько лет, насыщенных частной охраной по найму, Гарри основательно поднабрался опыта как в настоящем бою, так и в выбивании хороших условий сделки, и караваны, в которые он подряжался сопровождающим, все чаще перевозили жирных, богатых торговцев и холеных, но не менее богатых аристократов.
    И случилось же ехать в одном из охраняемых им караванов жене одного барона.
    И надо же было ей услышать звуки свирели и обратить внимание на едущего неподалеку Гарри.
    И дернул же его бес согласиться на столь заманчивую должность личного охранника баронессы…

Поначалу все шло просто замечательно. Муж баронессы в свое время сказочно разбогател на махинациях с перепродажей земель где-то на севере, и теперь семейство просто-таки купалось в роскоши. Человеком барон оказался эксцентричным, веселым и до обморока влюбленным в свою жену и потому принял её очередной каприз с распростертыми объятиями. Новоиспеченного телохранителя нарядили попредставительней, предоставили недурственную комнату в крыле прислуги, регулярно вкусно кормили и щедро платили. Работа же была просто сказка: покушаться на баронессу едва ли кто-то собирался, поэтому по большей части он всего лишь сопровождал её в поездках, развлекая музыкой, да торчал у входа на светские мероприятия, где имел возможность с недоумением наблюдать жизнь «сливок общества» - избалованных, надменных, заторможенных, а зачастую и вовсе откровенно тупых снобов.

    Но баронесса такой не была. За её взглядом чувствовались живой ум и странное, недоброе любопытство. К тому же давно перешагнувшая тридцатилетний рубеж баронесса все еще оставалась весьма красива необычной, спокойной красотой. Бак без труда мог бы припомнить десятка два девиц, которые были куда прекраснее (и доступнее), но было в баронессе что-то... странное. Что-то, что заставляло его беспрекословно подчиняться её указаниям. С каждым днем Гарри все сильнее ощущал, как его разум все глубже погружается в вязкую пучину, и воля этой женщины замещает его собственную волю, а он ничего не может с этим поделать. Да, в общем-то, уже и не хочет: размеренное существование, новенькие наряды, прекрасное дорогое оружие, ежедневные развлечения музыкой, песней и танцами притупили его чувство опасности, которое иначе уже давно забило бы тревогу.

    В тот день, когда баронесса впервые вызвала его в свои личные покои с требованием игрой на свирели успокоить её мигрень, Гарри окончательно убедился, что безмерная любовь барона к своей супруге была безответна. Однако о той лютой ненависти, которую женщина на самом деле испытывала к своему благоверному, он узнал намного позже – когда после полугода подобных частных сеансов игры на свирели баронесса, поправляя волосы и набрасывая на голые плечи изящный шелковый халатик, сообщила, что в течение следующего месяца он, Гарри, убьет её мужа.

    Понимая, что без чуткого руководства наивный громила рискует тут же провалиться, подставив и её саму под удар, баронесса разработала хитрый план – даже несколько хитрых планов – по изведению жалкой жизни дорогого супруга. И единственным, что спасало эту жалкую жизнь от погибели в зловещей паутине, оказывалась полная некомпетентность баронессы в вопросах человекоубийства. Разрабатываемые ей планы – по большей части позаимствованные из романов и светских сплетен – не отличались реалистичностью и продуманностью деталей, и потому неизбежно срывались – если дело вообще доходило до попытки исполнить зловещее дело. Довериться же профессионалам неблагодарная жена не желала во избежание разоблачения, уверившись в том, что сил двух человек для подобной задачи должно быть вполне достаточно, особенно если один из них силен, как бык, а другая – дьявольски умна. Или, по крайней мере, считает себя таковой.

    Не нужно быть ясновидящим, чтобы предвидеть печальный конец этой истории. Еще много месяцев местная аристократия судачила об ужасном несчастном случае в горах, до неузнаваемости искалеченном падением на острые скалы телом и скорбном разрушении прекрасного брака. В самом деле, кто мог предвидеть, каким несчастьем обернется предложение баронессы погулять по сыпучему краю отвесной пропасти? И ни барон, ни совершенно случайно гулявший поблизости телохранитель не успели спасти женщину, когда она, оступившись, полетела вниз.

    Убитый горем вдовец настоятельно предлагал Гарри остаться у него на службе, но парень упорно отказывался. Получив, наконец, благословение барона – а также все подаренное баронессой снаряжение и очень щедрую сумму увольнительных – неудавшийся телохранитель тут же отправился в ближайший кабак, где и загулял на ближайший месяц, просадив все деньги, модную одежду, нагрудник и шлем. И хотя спустя этот месяц он в очередной раз оказался выкинут на улицу без гроша в карманах – и без штанов, в которых эти карманы могли бы располагаться – своей основной цели он достиг: события последнего года если и не полностью стерлись из его памяти, то отодвинулись куда-то на задворки сознания, возвращаясь лишь по ночам, в самых жутких кошмарах.

Вновь оказавшись перед лицом голода и, что куда хуже, жажды, Гарри нехотя оторвал голый зад от брусчатки и отправился болтаться по городку – как был, без штанов, но с большим мечом и свирелью. Так что неудивительно, что через пару часов он уже снова совершал приземление на свою пятую точку, на этот раз в пыли за городскими воротами. Ну откуда ему было знать, что его внешний вид так сильно оскорбит отдельных представительниц слабого пола? И в самом деле, если бы эти стражники думали прежде, чем пытаться задержать отставного военного, сейчас их носы могли бы быть вполне целы. Хорошо еще, что не повесили за сопротивление страже – тут оставалось благодарить репутацию телохранителя покойной баронессы… но, так или иначе, манеры у жителей этого паршивого городишки были совершенно отвратительны!
    Примерно в таких словах изливал голый наемник свое негодование случайному собеседнику – статному седоусому мужчине, вышвырнутому из города следом за Баком. Мужчина, вежливо выслушав Гарри невзирая на его внешний вид, поведал удивительно схожую историю: его, странствующего барда и мечника, изгнали из города в столь возмутительной манере лишь за то, что он убил состоятельного горожанина – в ходе совершенно справедливой дуэли, конечно же – и его спасло от виселицы лишь заступничество жены покойного – с которой он, возможно, действительно состоял в отношениях более близких, чем дружеские, что и послужило причиной означенной дуэли. Бард, представившийся как Хулио Скаундрэль, предложил юному наемнику составить себе компанию – для одинокого путника дороги зачастую были небезопасны – в обмен на несколько мудрых советов и, главное, новую одежду. Бак, пораженный обширными познаниями немолодого барда в области народного фольклора и заинтригованный перспективой вновь иметь штаны, с радостью согласился.

    Таким незамысловатым образом и сложился дуэт путешественников, просуществовавший еще не один год. Оба мужчины разделяли страсть к странствиям – и оба имели достаточно недоброжелателей, чтобы не задерживаться подолгу на одном месте. Их навыки также весьма неплохо дополняли друг друга: Хулио обладал настоящим даром убалтывать, хитрить, обводить вокруг пальца, раззадоривать и всеми иными способами пудрить людям мозги, в то время как богатырская комплекция и армейская выучка Гарри выручали там, где сил одного пожилого мечника было недостаточно. Скаундрэль, как и обещал, щедро делился своими знаниями с новым спутником: возможно, разглядел в нем скрытый талант или родственную душу, а может, просто испытывал желание хоть с кем-нибудь задушевно поболтать на склоне лет. Так или иначе, под его руководством значительно расширил свой репертуар огромным количеством песен, баллад, куплетов, частушек и оскорбительных стишков – а кроме того, основательно поднаторел в игре на музыкальных инструментах (любых, которые попадались под руку странствующей парочке – они не были привередливы) путем упорной, но от того не менее веселой ежедневной практики. Хулио же научил его премудростям выживания в странствиях: как прочитать карту, чтобы не заблудиться в лесу, как выбраться из леса, даже если ты все же в нем заблудился, как настрелять из лука живности на обед, если и выбраться тебе не удалось, и как эту живность приготовить так, чтобы даже сырой темный лес показался вполне себе уютным местечком. И, наконец, Скаундрель направил в более эффективное русло любовь Гарри к азартным играм, разъяснив ему правила тех немногих популярных игр, с которыми сам Бак еще не сталкивался, и показав, как правильно блефовать, мухлевать и, главное, замечать блеф и мухлеж соперника. И пусть это и не помогло Баку сказочно разбогатеть, но денег на игру в карты или кости он стал спускать намного меньше - что немало порадовало Хулио, уставшего покупать подопечному новые ботинки после каждого визита в придорожный трактир.

    Спустя несколько лет они расстались: Хулио объявил, что стал слишком стар для кочевой жизни, и отправился куда-то далеко на восток, за границу Империи, чтобы там уйти на покой с комфортом, обеспеченным кругленькой суммой таинственного происхождения на его счету в одном из банков Торговой Лиги. Гарри же продолжил странствовать, продолжая дело своего учителя – в той или иной мере. Скаундрель всегда предпочитал работать с людьми высшего сорта, и решал проблемы языком куда чаще, чем клинком; Бакс же, несмотря на все старания Хулио вбить в его голову основы этикета и тонкого манипулирования собеседником, оставался простым деревенским парнем, которому проблемы простого люда были куда ближе, чем роскошь дворянских апартаментов. Поэтому и посвятил он себя в первую(после выпивки, женщин, музыки и спасения своей шкуры, конечно же) очередь помощи простым людям в нужде, которая чаще всего заключалась в изведении каких-нибудь бандитов или монстров в округе – в чем Бак за следующие годы изрядно поднаторел, на собственном болезненном опыте научившись использовать не только свои физические параметры и военную подготовку, но и вообще любое предоставлявшееся ему преимущество: особенности тех или иных монстров, грамотное маневрирование, смену позиций и быстрые перекаты, не чураясь и откровенно грязных трюков, вроде засады в выгребной яме. Но все это было лишь развлечением и средством пополнить стремительно утекавшие сквозь пальцы финансы; единственной настоящей страстью Бака оставалась музыка – тем более что и она приносила Гарри немалый доход. Глубокий голос, умелые пальцы на инструменте и знание подходящей к случаю песни неизменно вышибали из слушателей смех, слезы и звонкие монеты. Так и продолжал он скитаться по миру, помогая слабым, обижая средних, убегая от сильных и раздражая и веселя их всех вместе взятых, пока не пришла война.

    Война значительно сместила перспективы. Если раньше можно было относительно спокойно слоняться по дорогам – периодические разбойничьи засады не в счет – то теперь риск нарваться на организованный отряд нежити ну никак не укладывался в рамки комфорта. И как будто этого было мало, все эти разговоры о «черном понедельнике» и «полном уничтожении человечества» значительно поубавили веселья в трактирах, так что и пиво на вкус казалось таким же кислым, как и часто запрашиваемые похоронные баллады, как и мины трактирных завсегдатаев, как и вся военная обстановка в Империи. О возвращении в армию речи и не шло – ни подчиняться приказам маньяков-командиров, ни героически погибать в первой линии обороны у Гарри не было никакого желания – но и просто сидеть, сложа руки, он не мог. В результате основной целью продолжающихся странствий барда по значительно сократившейся территории – линия фронта не стояла на месте, а уверенно прогибалась – стали доставка посланий в роли вольнонаемного гонца да защита мирных караванов от нападений опостылевших мертвецов. И хотя на пропитание этих денег, конечно, хватало, но веселой подобную жизнь никак не назовешь.

Струна за струной. Нота за нотой. Звук за звуком. Пальцы заезжего менестреля порхали над лютней в строго заученной последовательности, извлекая из старенького, неприглядного куска дерева, металла и животных жил стройную и благозвучную мелодию, что неторопливо разливалась по слабо освещенному залу трактира, продираясь через наполнявшие затхлый воздух гомон, крики, споры, клубы дыма и алкогольные пары, и обволакивала всех, без исключения, кому представилось сомнительное удовольствие оказаться сегодня здесь – включая крупный силуэт, прислонившийся к стене неподалеку от входа. Силуэт, скрестив руки на груди, лениво обводил взглядом зал трактира, следя за тем, чтобы пьяные споры оставались пьяными спорами и не переходили в пьяный мордобой – или, того хуже, пьяную поножовщину. Вечер сегодня выдался относительно тихий, и вышибала даже мог себе позволить притопывать ногой в такт музыке, подпевая про себя.

Можешь коня, если встанешь на стол,
Вот только с ёжиком выйдет прок….Оп-па, здрасте…

    Взгляд здоровяка уцепился за очередного вошедшего – худосочного сутулого типа в поношенной куртке с небольшим деревянным футляром на поясе и кожаной папкой в руках. Проследив за мужчиной, который нашел себе столик, заказал недорогой ужин и принялся за еду, вышибала вновь оглядел зал. Беды, кажется, ничто не предвещало – даже компания забияк, частенько вваливавшаяся под вечер, сегодня кутила  где-то в другом месте. Оторвавшись от стены, громила прошел к барной стойке, где перекинулся парой слов с хозяином, отправил в адрес официантки дежурную улыбку и, прихватив пару кружек пива, двинулся обратно.

- Привет!
Мужчина вздрогнул от удивления, когда одновременно с оглушительным приветствием прямо перед ним на стол приземлились две поллитровые кружки пива. Замерев, как был – с ложкой в зубах и жиром, стекающим по не слишком гладко выбритому подбородку – он поднял глаза вверх, наблюдая, как следом за кружками напротив него приземляется улыбающийся во все зубы небритый громила. Несколько оправившись от удивления, мужчина, осторожно косясь на вышибалу, прожевал отправленную в рот ложку риса, запил его основательным глотком воды и только после этого заговорил.
- Я… эм… могу чем-то помочь?

- Ага, вроде того. Не ты, часом, у старого Беккета в счетоводах?
- Ну да, то есть… эм… кажется, мы виделись, но я не…
- Вот сейчас и познакомимся. Гарри. – Вышибала, продолжая невинно улыбаться, протянул счетоводу руку. Тот, покосившись по сторонам, неуверенно пожал ладонь.
- Эм… Джим. Так что…
- Тут такое дело, Джим. – Не давая собеседнику ни опомниться, ни закончить фразу, вышибала выудил из-за пазухи сложенный вчетверо листок бумаги и передал его Джиму. – Мне тут одну бумажку ценную… передали. Мне её нужно прочитать, но я, понимаешь, с деревенских, а у нас там грамота не в почете. Не поможешь, а?
    Джим безнадежно обернулся по сторонам. Народ вокруг либо не замечал происходившего, либо не имел никакого желания вмешиваться.
- Пиво за счет заведения сверху. – Улыбнувшись еще шире, Гарри пододвинул одну из кружек к собеседнику.
- Ох. – Счетовод глубоко вздохнул, разворачивая листок. – Ладно, что тут у нас…

***

- …абсолютно уверен?
- Да! Да, бесы меня забери, я абсолютно уверен, что здесь написано «разящий выстрел». Потому что это название лавки, мимо которой я ежедневно хожу на работу. Как и половина всех слов в этой бумажке!
- Не, ну а вдруг это другая лавка?  Почерк-то корявый. Ты уверен, что это не «ранящий выстрел»? По-моему, я слыхал о такой лавке на другом конце города…
- Да нет же! Даже… Аргх! Нет, как ни смотри, это не может быть «н»!
- Не, ну а если отсюда глянуть…

***

- …на чем бишь мы остановились? – Уточнил Гарри, вновь подсаживаясь за столик.
    Джим косо глянул на дверь, за которой с легкой подачи вышибалы только что исчез особо рьяный спорщик.
- На «трезвости». Которую ты постоянно пишешь с ошибкой.
- Ну не я виноват, что эти буковки все так друг на друга похожи!
- Ффффффффф. – Устало вздохнул Джим, прикончил остатки пива в своей кружке и упрямо продолжил.
- Так. Давай будем мыслить просто. Вот это – «з». Она похожа на ззззубы. А это – «в». Она похожа на… на…
- …тоже зубы. – Закончил Гарри, скептически глядя на счетовода.
- Нет-нет-нет. Тут нужно… что-нибудь на «в». В, в, в…
- Вымя! – Воскликнул осененный гениальной идеей вышибала.
    Джим с пару мгновений непонимающе таращился на громилу, после чего характерным жестом возложил ладонь на лицо.
- Да. Да. Именно вымя. З – зубы, в – вымя. Ты будешь пить свое пиво или как?
- Не, держи. Тебе оно нужнее. – Добродушно улыбаясь, Гарри пододвинул счетоводу свою нетронутую кружку.

***

- На волшееееебном посохе
Нехиииииилый набалдаааашник!
- Ну, ну, тише. Мы уже у твоей хибары, друже.
- Я, я, я…я науч’л! Его! Я т’перь все могу!
- Помолчать немного можешь? Осталось только по лестнице тебя втащить...
- Эт’ сила! Сила разума, мужик! А нааааааааааааааа валшееееееееееблюээээргх…
- Ух ты ж, бестия! Чуть на мои ботинки не попал! Ох, думал же, что не надо было в тебя четвертую кружку вливать…

    Убедившись, что пьяный клерк пересек порог своей комнаты и заснул лицом вниз – пусть и прямо на полу – вышибала бодро двинулся в сторону собственного жилища, насвистывая на радостях от того, что сегодня он узнал много нового: остатки алфавита, пару десятков новых слов и как выглядят напившиеся в дрова сухопарые клерки. Как минимум половина этих знания обещала пригодиться в будщем - а другую половину он сможет вспоминать в особенно унылые дни, дабы приподнять настроение. Может, стоит даже сочинить об этом песенку.