Потемневшие окна тонко намекнули сильфиде, что пришло время для последнего на сегодня обхода больных и раненых. Это было странное время. Чувствуя приближающуюся ночь, оживали призраки многих воспалённых сознаний. Чуткое ухо эльфийки порой улавливало чьи-то лёгкие шаги, и могла ли она поручится, что причудливые тени на стенах принадлежат растениям и резным предметам мебели?
Проходя мимо приоткрытой двери одной из палат, она вдруг услышала:
- Они пришли за мной.
Эта фраза была произнесена настолько отчётливо, что показалась осколком металла среди липкой паутины полночного бормотания, опутавшей полусонный этаж. Ивица остановилась в нерешительности: заходить или нет? Чувство жизни подсказывало ей, что умирающих или требующих её немедленной помощи поблизости нет, а значит, у целительницы было время. Она перешагнула порог, вступая в царство чужих кошмаров, терзавших лежащего на постели человека. Всемилостивая Этерия, кто сотворил с ним это? Нет, ожогами сильфиду было не испугать - за столетия практики она вдосталь налюбовалась на них, - но вот кем надо быть, чтобы оставить живое существо гореть заживо?.. Что ж, если Аминаэль сможет поддержать жизнь в измождённом теле - она будет это делать.
- Доброй ночи, - пусть это звучит фальшиво сейчас, но звуки голоса отпугивают призраков, - чем я могу Вам помочь?

Тишина сгущалась и ввинчивалась в сознание, медленно вызывая к жизни потаённые страхи. Они, как липкая паутина, опутывали всё в комнате, не давая двигаться. Нельзя! Нельзя было им поддаваться! Нельзя было отдавать им этого раненого: какими бы ни были его деяния, из-за чего бы он не попал сюда, нельзя было оставлять его душу беззубым теням, притаившимся в углах.
Аминаэль сжала руки в кулаки и поднесла их губам, шепча краткую молитву Этерии - пусть Всемилостивая богиня не оставит своё дитя. Движение губ на миг прервалось, но потом началось снова, сопровождаемое плавными движениями узких ладоней. Ток пробежал по жилам, а руки привычно налились теплом и силой: покой - то, что нужно истерзанной душе.  Надеюсь, это сможет ему помочь... - думала Аминаэль, пристально вглядываясь в лицо незнакомца. Темнота снова сгустилась, но теперь она не казалась такой... тяжёлой и обволакивающей.
Окно! Он просил открыть окно, - чуть запоздало вспомнила эльфийка и распахнула ставни, позволяя свежему ночному ветерку всколыхнуть шторы.
- Теперь Вам полегче? Если нужно, у меня есть зелья, они помогут уснуть.

- Я здесь... Я никуда не уйду - целительница придвинула невысокий плетёный табурет к постели раненого и протянула ему руку, крепко сжав его забинтованную руку. Может быть, даже слишком крепко, но как ещё показать этому почти отчаявшемуся человеку, что он не один?
- Если хотите, я посижу с Вами до утра, - всё равно моё дежурство начнётся после обеда, а в запасах есть отличные бодрящие зелья, - свежий воздух хорошо освежает голову и проясняет мысли. А чары уберегут от возвращения кошмаров, - Аминаэль как могла старалась успокоить обожженного солдата. А, может быть, не хотела возвращаться в выбеленные больничные коридоры, чтобы не столкнуться ненароком с ещё чьим-то кошмаром?.. Но в этом она не призналась бы даже самой себе. Да и главное сейчас - позаботиться о лежачем незнакомце, не давая ему вновь с головой окунуться в кроваво-красное марево послевоенных кошмаров.
Ивица чутко вслушивалась в прерывистое дыхание мужчины и, вряд ли понимая, что делает, слегка поглаживала его узловатые пальцы. Убедившись, что смерть от удушья ему не грозит, она вновь заговорила:
- Может быть, мне зажечь ночник?

- Вы в Иридиуме, в главном госпитале этого города, - тихо сказала целительница, пристально вглядываясь в глаза мужчины, - Вы совсем ничего не помните с тех пор как Вас... ранило?
Вот и ещё один, у которого война отняла брата... Почему люди, несмотря на итак малый жизненный срок так торопятся убивать друг друга? Им от этого становится легче? Они так и не научились достигать целей иными способами? А может быть, это потому, что человеческая жизнь так коротка, и её не хватает для понимания бессмысленности войн? Эти вопросы зрели в душе сильфиды ещё с Чёрного понедельника, много одиноких и долгих вечеров она потратила, но так и не смогла ответить ни на один из них. Лишь жалость к смертным существам всё глубже проникала в её душу. Неужели им не хватает времени, просто чтобы увидеть, как прекрасна жизнь вокруг?
Тем не менее, пытливый разум требовал ответов. Аминаэль устроилась на стуле поудобнее, собираясь просидеть в этой палате до утра, на всякий случай, как она потом себе объяснила. На самом деле эльфийке не хотелось оставлять раненого солдата наедине с его кошмарами, слишком уж сильно они затянули его в своё болото.
- Могу ли я ещё узнать Ваше имя?

Выбор, стоявший перед целительницей, был ей привычен: держать за руку, протирать влажным куском ткани вспотевший лоб - и тем самым явно показать солдату его беспомощность. Или пытливо вглядываться в его лицо, надеясь уловить первые признаки опасности, но при этом старательно притворятся, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. Сильфида слушала тихий голос раненого и решила не впадать в состояние "нянечки" - уязвлённая гордость может болеть сильнее сломанной ноги (большинство смертных мужчин вообще не переносят вида собственного недомогания именно из-за слабости и, пусть и не полной, но зависимости от заботы другого человека).
- Меня зовут Ивица, - почти прошептала девушка, боясь слишком громкой фразой разрушить хрупкую откровенность, возникшую между ними, - Вам крепко досталось, но теперь всё позади. Если не считать кошмаров, конечно...
Она чуть подвинулась на табурете, чтобы лучше видеть лицо воина:
- Альфарий... Красивое имя. А как звали Вашего брата? Может быть, мы встречались?
Целительница помнила каждого из своих пациентов, но благоразумно не решила уточнять, при каких обстоятельствах могла произойти встреча.

Аминаэль помнила всех своих пациентов в лицо, но среди них никто не носил имени "Залнарик". И от этого ей почему-то стало грустно. Может быть, она слишком хотела приободрить измождённого воина?
- Я не была в Аклории до этого времени. Моё детство и юность прошли в Левиане, - эльфийка чуть улыбнулась, вспоминая безоблачные деньки, - там же я и начала учиться лекарскому искусству, как только во мне проявился дар к магии жизни. Тогда казалось, что это время никогда не закончится, а оно пролетело так быстро... Вы бывали в эльфийских лесах, Альфарий? Многим они нравятся за вечное лето и наполненный ароматами покой. А мне был ближе весенний птичий гомон. У моей тёти небольшой дом недалеко от северной границы, там климат более прохладный, поэтому смена времён года ощущается... острее.
Описывать родные места Нэли могла часами. Она увлечённо рассказывала о деревьях, цветах и травах в изобилии росших в плодородном краю. Она вспоминала весёлые улицы городов и тихие проездные дороги, рисуя словами, будто яркими красками на невидимом полотне. Жаль, что сейчас я так далеко от дома. У нас Альфарий непременно уже поправился бы...
Когда целительница вспомнила о времени, был уже третий час ночи, о чём красноречиво намекали тени на солнечных часах в посеребрённом саду и огоньки звёзд в высоком обсидианово-чёрном небе. Ивица прислушалась к дыханию мужчины, чтобы проверить, спит он или бодрствует.

Как оказалось, раненый не спал, а внимательно вслушивался в тихий женский голос. Вот только какие картины проносились перед его внутренним взором? Сумел ли он хоть на мгновение отвлечься от своих ран, телесных и душевных?
Неожиданно что-то сильно сжало ладонь девушки - как оказалось, Альфарий всё ещё не разжал пальцев. Неожиданно его вторая рука потянулась к лицу Нэли:
- Ты эльфийка, - из-за хрипоты было трудно разобрать выражение, но Ивица отшатнулась: кто знает, чем этому хмурому солдату насолили дети леса. Вот захочет её сейчас подвесить на собственных бинтах, и что тогда делать? Почти вся больница спит, а до охраны не докричишься.
- Вы... госпожа Ивица... Вам известна человеческая глупость?
Большей частью по книгам чуть не ответила целительница, весь сентиментальный настрой которой будто ледяной водой смыло. Но солдат продолжил:
- Перед вами лежит... самый великий глупец... человечества.
- Все совершают ошибки, и лишь Мать знает наверняка, - вспомнила расхожую эльфийскую поговорку Аминаэль, - но почему Вы решили, что более великих глупцов не бывает?