Бесконечная, опадающая тяжестью, осень — Джерико всегда описывал её именно так. Имея чудную особенность, весьма капризная пора года выдавала свои несколько угрюмые, до безобразия понурые дни за целые недели, почти что осколки вечности. Мысли, бессвязно блуждающие окольными тропами разума, были ничем иным, как тщетной попыткой придать осмысленности столь необычному ощущению, которые, казалось, было чем-то сродни непомерно нарастающей тревогой, но это было что-то совершенно иное, лишь отдалённо, какой-то своей частью напоминающей давно истлевшее чувство тревожности, так умело позабытое нежитью. Реведант и раньше отдавал себя раздумьям, пытаясь проникнуть глубже, в самую сердцевину своего подсознания. И лишь одно, ему казалось, самое логичное объяснение вызванных осенним временем года ощущений, природой которых, скорее всего, являлся инстинкт, имело такие словесные очертания: «Вокруг, не только во мне самом, всё какое-то искусственно умерщвленное, не имеющее красок, без души. Небо, словно взывая к горечи и смерти, сеет вокруг отрадную безысходность, под ним, словно стараясь соответствовать образу и подобию, мрачная земля и нагие деревья кажутся нестерпимо болезненными. Контраст жизни и смерти растворился в этой злополучной серости абсолютно всего, чего коснётся пристальный взор. Ощущать себя единым с природой, частью целого, чувствуешь себя ещё более мёртвым, чем прежде. Забываешь о существовании жизни, как и о том, что некогда и сам являлся частью чего-то живого».
Покрытый трещинами и потёками небольшой осколок зеркала таил в себе образ, который нежеланный был даже для его владельца. Большие, достигающие роста человека, зеркала, а также маленькие, компактные дамские зеркальца, неизвестно почему, были в дефиците. Скорее, дело крылось в том, что особой ценности для мертвецов, совершенно безразличных к собственной мерзости, они не представляли. Подобные вещи попадали в список награбленного либо случайно, вместе с другими, наспех скинутыми в мешок вещами, представляющими куда больший интерес, либо потому, что строение, которое и домом назвать было затруднительно, оказывалось слишком запущенными и бедными. Никто, особенно Джерико, не мыслил о том, что подобная вещица может понадобиться мертвецу. Всматриваясь в осколок, стало быть, некогда бывший полноценной частью большого, вычурного зеркала, нарочито разбитого в попытках защитить свою жизнь от холодных объятий смерти, парень, особо не торопясь, бережно возился с узелками у своего затылка, пытаясь зафиксировать непослушную тканевую маску на лице. Он затянул её так сильно, что, будь в нём жизнь, боль вряд ли можно было стерпеть. Но, очевидно, показывать своё лицо он не намерен, и лучше будет надёжно скрыть свою личность, словно он сам боялся того, кем он является. Совсем недавно, может, двумя часами ранее закончился дождь, оставивший после себя сырую землю и свежий, пропитанный прохладой, воздух, который уже давно не беспокоил затаившегося на окраине леса Джерико. Если бы и довелось попасть под дождь, то шума ударяющихся о металл доспехов капель не было бы слышно, потому что в этот день Алан решил пойти «налегке», не желая привлекать к себе лишнего внимания. Из былой, служившей верой и правдой, надежной экипировки остался лишь меч, холодна сталь которого будто имела свой собственный, никем неуловимый, голос.
Последний раз взглянув себе под ноги, прямо на кусочек зеркала, Джерико устремил свой взгляд вперёд, явственно видя небольшое поселение, так отдалённо напоминающее даже самую чахлую деревню, в которой могли жить несколько стариков. К одному из четырех домишек, крадясь, но торопливо передвигаясь, направлялись пятеро худощавых, совсем не неуклюжих, а наоборот — грациозных мужчин. Чистая сталь кинжала блеснула меж ветвей деревьев, а затем сияние стихло. Склонив голову набок, так, что аж позвонки мелодией хруста отозвались в шее, облаченный в чёрное одеяние, представляющее собою плотной ткани штаны и рубашку, «наблюдатель» пошагал вперёд, чавкая босыми ногами по грязи. Как жаль, что в болотах первым делом тонут ботинки.
Отредактировано Джерико (2016-04-26 01:08:54)