Когда Ровена оказалась в своей каюте, времяпровождение её было настолько скучным, что, спустя несколько часов чтения достаточно скучного учебника по спектрологии, некромантка и сама не заметила, как уснула. Будить её никто не намеревался и, казалось, даже и не вспомнил о ней: Арон Хвади был занят своими делами, помощь ему не требовалась, и ничего из ряда вон выходящего в тот день не произошло. Проснулась воскресительница ближе к ночи, и после столь долгого дневного сна она и сама ощущала себя как оживший мертвец: голова немного кружилась, е было душно, и она решила, наконец, вновь выйти наружу, чтобы подышать свежим воздухом и прийти в более или менее бодрое состояние. Таким образом волшебница оказалась на верхней палубе корабля. Ровена, хоть и не любила море, вынуждена была признать, что оно было поистине красивым: в особенности сейчас, ночью, в свете полной луны. Во всём этом пейзаже несмоненно присутствовал определённый шарм и романтика, и некромантка не знала, сколько времени провела, безмятежно наблюдая за волнами и ночным небом. К её собственному удивлению, картина эта её успокаивала: всё выглядело совершенно иначе, чем днём. Всё было гораздо спокойнее, яснее... и когда волшебница наконец удумала вновь уходить, она совершенно не ожидала, что лицом к лицу столкнётся с загадочным архоном, который чем-то напоминал ей бледного призрака. Появление Люциана было настолько неожиданным, что Ровена едва не вскрикнула от неожиданности, однако она быстро взяла себя в руке.
- Нет, нет... вы меня совершенно не напугали. - растерянно произнесла она, возражая словам Люциана. Отчего-то он избегал её взгляда в то время, как сама воскресительница смотрела на него внимательно, будто изучая. Она ощущала себя несколько некомфортно, когда собеседник избегал прямого взгляда. Тем не менее, она не знала, как следует продолжить эту беседу, и стоит ли вообще. С одной стороны они столкнулись совершенно случайно, с другой же стороны просто так уйти прочь волшебница не могла, так как это казалось ей невежливым. - Не люблю море, но ночью всё выглядит совершенно иначе.
Ровена начала какой-то бессмысленный разговор, сама не зная, для чего. Впрочем, если архон не пожелает продолжить эту неловкую беседу, она попросту вновь удалится в свою каюту.

К собственному удивлению Ровены, мужчина не стал избегать начатого ей разговора и даже поддержал его. Он был совершенно странным: всё, начиная от его поведения и заканчивая тем, какой аурой он обладал, заканчивая тем, как он говорил о Свете, являлось совершенно нехарактерным для любого архона. Применяя дух света, некромантка ощущала, что аура Люциана отличалась от ауры других архонов, которых ей приходилось встречать прежде, и она спрашивала себя, в чём дело. После того, как Люциан продолжил говорить, воскресительница лишь убедилась в том, что он совершенно точно обладал какими-то тайнами. Вот только какими? Разве он расскажет о них так просто? Волшебница и сама скрывала свой запах Смерти на корабле, чтобы не привлекать к себе нежелательного внимания со стороны пассажиров: некоторым из них, разумеется, были известны традиции Арона Хвади, но акцентировать на этом внимание вовсе не стоило.
- Никогда не встречала архонов, которые испытывают неприязнь к свету. Хотя, если признаться честно, встречала я их нечасто, - прокомментировала она его слова, по-прежнему глядя на него настойчиво, пытаясь понять, увидеть, кем он был на самом деле. - Не так уж и легко. Иногда мне хочется, чтобы он и вовсе прекратил отзываться. Это совсем не для меня. - продолжала отвечать Ровена, этими словами позволив понять, что в её жизни всё также не было ясно и однозначно. Она часто думала о том, что пользовалась бы куда более лучшей репутацией, если бы не обладала стихией, которую многие охарактеризовывали как позорную для любого адепта Смерти. Ей ещё не удалось осознать пользу, которую определённо могли принести подобного рода способности, и она стыдилась этого, пыталась отрицать. Ровене недоставало твёрдости в осознании себя самой: она не могла принять себя, обладая подобным грузом. Возможно, однажды ей удастся обрести гармонию с обеими своими стихиями, однако случится это совсем нескоро.
- С момента моего рождения мне было предначертано другое. А Свет... Свет только мешает. Тем не менее, у каждого из нас есть свои тайны. Полагаю, у вас они есть тоже. Я не осуждаю, какими бы они ни были. Я никого не осуждаю.

Отчего-то и сама Ровена испытывала схожее чувство: здесь, на этом корабле, ей совершенно ничего не угрожало, и потребность к разговору пришла к некромантке внезапно. Только ей не хотелось каяться - как считала она сама, ей было незачем это делать - однако волшебница ощущала острую необходимость высказать всю свою досаду, всё своё отвращение по отношению к себе самой, когда речь зашла о Свете. Для обычных магов она была противоестественна из-за своих способностей к магии Смерти; среди же магов Смерти Ровену часто не воспринимали всерьёз. Она всегда мечтала доказать, что это было не так: что она не абсурдное воплощение двух практических противоположных стихий, а достойный и сильный маг. Что она может быть чем-то большим...
- Что же с вами случилось? - спросила она архона с различимым интересом, когда тот, казалось бы, уже начал говорить о своём прошлом. Сложно было надеяться на то, что мужчина станет рассказывать незнакомке о своих тайнах, однако Ровене показалось, что ему это необходимо в той же мере, что и ей самой. Ни один из них не решался, однако когда Люциан сказал, что также не осуждает других, некромантка посмотрела на него с явным недоверием. Знал ли он, о чём он в действительности говорил? Если и так, то что заставило измениться его настолько радикально, чтобы прийти к такой точке в своей жизни? Эти слова показались воскресительнице неправдоподобными, и она решила сделать первый шаг.
- Совершенно никого? Вы уверены? - Люциан мог ощутить, что взгляд его собеседницы стал ещё более пристальным и острым, и, возможно, это могло показаться ему настойчивым, неучтивым, неприятным. Впрочем, вероятно, не настолько неприятным, как запах Смерти, который Ровена прекратила скрывать в эту же секунду, наблюдая за реакцией архона. Как он заговорит об осуждении, когда поймёт, с обладателем какой стихии ведёт разговор?

Люциан реагировал достаточно спокойно: во всяком случае, слова его звучали для Ровены достаточно безэмоционально. Лишь на лице прочиталось изумление, удивление, и несколько секунд некромантка ожидала от архона какой-то иной реакции. Какой именно, впрочем, она и сама не знала: разве он должен был закричать во весь голос от того, что только что узнал, напасть на неё, приняться обвинять, убежать? Волшебница представляла себе это совершенно по-другому, и открыла архону свою тайну лишь потому, что на этом корабле ей совершенно ничего не угрожало. Воскресительница с любопытством смотрела на Люциана, ожидая от него какого-либо продолжения, всплеска ярости, возмущения или же непонимания, однако этого почему-то не происходило. Он сказал, что был убийцей, и некромантка понимала, что теперь, когда они знали друг о друге эти тёмные секреты, они были на равных. Тем не менее, Ровене хотелось узнать о преступлении, упомянутом архоном, подробнее. Она воспользовалась его относительным спокойствием и продолжила вести беседу так, будто ничего не произошло.
- Я скорее спрашиваю себя, как Смерть могла допустить такое, - задумчивый ответ на его последнюю реплику. Волшебница вздохнула, набирая в грудь воздуха, и вдруг вновь отвернулась от своего собеседника, обращая взгляд к звёздам и морю. - Кого ты убил?
Ровена неожиданно перешла на "ты". Обычно она старалась придерживаться всех возможных правил этикета, однако после этого разговора более не было нужды для бессмысленной вежливости.

- Разве Люммин - не бог милосердия и прощения? - в вопросе этом прозвучала явная издёвка, и эту интонацию Ровена не смогла скрыть, как бы ей ни хотелось не переходить определённые рамки эмоциональности в этом разговоре. Люциан признался, что совершил множество убийств, и некромантка спрашивала себя, что побудило его к этому. Не каждый день архоны становятся братоубийцами и предателями: для этого наверняка были серьёзные причины, но волшебница не решалась спросить об этом прямо. Несмотря на то, что перед ней стоял преступник, убийца, она продолжала сохранять спокойствие: в конце концов, Ровена совершала не меньше грехов, чем любой убийца, а возможно - даже и больше. Разница лишь в том, что использование магии Смерти, столь противное для привычного общества, Ровена согрешением не считала, и никогда считать не будет. Ей также приходилось убивать - будь то ради Хвади или же ради себя, защищая свою жизнь.
- Убийства иногда необходимы, чтобы позволить жить чему-то большему, - сказала она. - Почему ты совершил всё это? Я предполагаю, что для этого у тебя имелась определённая причина. Какая?
Невозможно было сказать, была ли эта встреча чистой случайностью или судьбой, но никогда прежде Ровена не встречала никого, кто обладал бы столь сильными противоположностями и противоречиями, как и она сама. Некромант, владеющий магией Света и архон, совершивший страшные преступления по отношению к собственному народу: ей казалось, словно кто-то намеренно перепутал элементы паззла, головоломки, спутав белое с чёрном, а чёрное с белым. И теперь две эти нелепые конструкции стояли друг перед другом, как насмешка природы, судьбы. Путь архона был омрачён убийством, а на Ровене лежало это позорное пятно Света, которое в течение тех немногих лет, что она владела им, не приносило ничего, кроме проблем.
Они были похожи. Быть может, даже слишком.

- В богах нет необходимости. Они не нужны, - это прозвучало очень резко, как будто Люциану удалось задеть какое-то больное место своей собеседницы. Она часто думала о том, к чему излишнее поклонение богам или же какой-либо иной силе приводит людей: вера изменяет их природу, делает из них безвольных животных, которые способны мыслить лишь предписанными догмами, не руководствуюсь при этом здравым смыслом. У архонов такая вера была выражена куда ярче, и некромантка ходила по тонкому льду, делая подобное заявление прямо перед одним из них. Сам Люциан не был однозначной личностью, но воскресительница была уверена в своих словах. Она не стала бы менять своего мнения, даже если бы перед ней стоял целый легион фанатичных архонов.
- Боги ошибаются. Как и смертные. Только собственные ошибки куда проще исправлять и прощать, чем ошибки тех, кто играет с тобой, словно с марионеткой.
После этого Люциан поведал Ровене о том, что именно произошло в его жизни. Он поведал ей историю о том, что однажды защитил кого-то, кто обладал даром к тёмной магии, и это вновь заставило волшебницу задуматься. Сам факт такого происшествия не укладывался в её голове: архон защищает то, против чего должен сражаться; то, что должен ненавидеть всем своим существом. Разве такое было возможно?
- Это говорит лишь о том, что не все, кто верит в богов, делают это слепо. Это достойный поступок, - ответила она уже с меньшим давлением. - Мир был бы гораздо лучше, если бы все мыслили так, как ты. Носитель запретного дара - не чудовище по определению. Чудовищами их делают те, кто ненавидит. Однажды этому должен прийти конец... и если я смогу, я сделаю всё для того, чтобы добиться этого. 

Ровена не могла надеяться на то, что одними лишь своими словами сможет переубедить представителя расы архонов в его религиозных убеждениях. Это, впрочем, и не было её целью: целью был сам их разговор по себе, потому как его невозможно было назвать обычным ни в одном из смыслов. К удивлению самой некромантки, Люциан не спорил с ней агрессивно, несмотря на то, что высказанная ею позиция была враждебна для практически любого архона. Воскресительница говорила о том, что в богах нет необходимости, что носители тёмного дара не заслуживают своей тяжёлой судьбы, да и сама она являлась воплощением такого запретного дара: настоящий архон попытался бы уничтожить её на месте, едва только узнав о том, какой стихией она обладала, а после подобного рода речей у него бы и вовсе не осталось никаких сомнений в том, что перед ним стоит омерзительное воплощение греха, от которого необходимо избавиться немедленно. Волшебница словила себя на мысли, что ожидает от своего собеседника какого-то подвоха - на секунду она подумала, что Люциан разыгрывает её, лжёт... однако мужчина продолжал отвечать спокойно.
- Ты сказал, что помог обладателю тёмного дара. Расскажи, что произошло. Это... крайне интересно.

Ровена не ожидала от очередного путешествия Арона Хвади ничего интересного, однако один лишь только этот разговор стоил того, чтобы согласиться сопровождать его в этот раз. Некромантка нечасто выходила за привычный ей круг общения: разумеется, время от времени такое случалось, но вести более или менее размную беседу с архоном её ещё никогда не представлялось возможности. Слушать было интересно, и новые вопросы касательно всей рассказанной Люцианом истории возникали в голове Ровены. Когда тот договорил, воскресительница не стала медлить с этими вопросами: она и сама не заметила, как неучтиво могло выглядеть её любопытство.
- Собственного брата? Что же случилось? - она вопросительно подняла бровь. - Признаюсь, что даже мне ещё не приходилось совершать такого, - улыбка, нелепая попытка как-то разрядить этот непростой разговор.
- Странное чувство. Посторонние люди обычно не так легко доверяются. Во всяком случае, мне. Мы знакомы буквально несколько минут, а я уже знаю о том, чего мне, возможно, знать вовсе не следует. О моём же... - Ровена запнулась, пытаясь подобрать правильное слово, - Недостатке известно многим. У меня нет никаких секретов.

После того, как архон завершил свой рассказ, Ровена и сама замолчала, более никак не комментировала то, что было сказано. Она долго думала о том, что ей только что довелось услышать, и несмотря на то, что Люциан поведал о том, что убил собственного брата лишь по причине собственного страха, факт того, что однажды он защитил носителя тёмного дара, заставлял некромантку испытывать к собеседнику определённую симпатию. Возможно, потому, что после такого поступка, обыкновенным архоном его назвать было невозможно. Тем не менее, воскресительница считала, что эта встреча стала для неё большой удачей - впервые в жизни она встретила кого-то столь противоречивого, как и она сама, и это было необычно, так как в круге её знакомств подобного, возможно сказать, вовсе не встречалось.
- И что ты теперь собираешься делать? - этот вопрос нарушил тишину, которая, казалось, затянулась слишком долго.