1. Имя, Фамилия (прозвище или псевдоним, если есть): Ирвин  - первое имя, отринуто. Самоназвание - Инжуриал. Альтерэго - Гравеонус. Публично называет себя Яхитей.

2. Классификация игрока: Член организации

3. Деятельность: Убийца, слуга

4. Раса и религия: Человек.
Инжуриал - презирает богов
Гравеонус - ненавидит

5. Дата рождения и возраст/На сколько выглядит по человеческим меркам: 17057 год - Эра Раскаяния
13 января — 32 года — Выглядит на 40-45 лет

6. Характер:
Инжуриал: Инжуриал является очень спокойным и учтивым человеком. В нём ещё остались живы манеры той, прошлой, недостижимой жизни. Это находит, в первую очередь, отражение в его привычках: с маниакальным усердием Инжуриал следит за своим внешним видом, всегда находясь в подходящей одежде и всегда выглажена, накрахмалена, руки и волосы всегда ухожены, цвета строги и конкретны, слияние их или потемнение/осветление - недопустимы. Также большую часть времени можно найти его в примерно одинаковой позе: ноги близко поставлены, грудь вперёд, голова вверх, левая рука убрана за спину, правая - прижата к груди или немного ниже, если держит что-либо. Также часто обе руки убраны назад или лежат правая поверх левой чуть ниже пояса. Работая в сопровождении или стражем, Инжуриал инстинктивно держится на расстоянии вытянутой руки слева от нанимателя, что также осталось из прошлой жизни. В диалоге с нанимателем или человеком выше статусом почти в каждом предложении напоминает о иерархии, называя нанимателя господином, милордом или иными уместными статусами, человек же ниже по статусу может быть удостоен абстрактными предложениями, как бы выпущеными в воздух, но обязательными к исполнению. Особо интересным является то, что Инжуриал строит предложения таким образом, чтобы они не демонстрировали высокомерие или пренебрежение даже к отребью, однако при обращении к жертве или нищим может использовать весьма грубые обращения. Неуважительное отношение к нему самому никогда не вызывает бурной реакции и может быть выражено лишь при возможности какой-либо изящной конструкцией, либо, если есть абсолютно безопасная возможность, может физически намекнуть на необходимые нормы поведения. В то же время, на выпады со стороны низших слоёв общества не обращает абсолютно никакого внимания и лишь жертвы за неуважение будут удостоены весьма болезненного удара. Как настоящий слуга, его лицо обычно - бесстрастная маска, по которой едва ли можно прочитать эмоции или даже боль. Хотя боль вполне возможно - лицо словно вытягивается, становится острее и начинает оказывать весьма гнетущее впечатление.
Гравеонус: Гравеонус является альтерэго Инжуриала, который стал концентрацией всего нескольких черт: ненависть, ярость, жажда крови, гнев, жажда мести всему живому.  В бою же Гравеонус становится похож на кошку - несколько выгибается, особо расставляет руки, перед нападением или в ожидании оного пригибается к земле, а на лице, вместо каменной маски Инжуриала, становится явно видна садистская улыбка.
Оно: Инжуриал не дал этому имени. Ни он, ни Гравеонус до конца не осознают, что их трое скрывается в одном теле. Оно появляется тогда, когда Ирвин находит себе цель - ту цель, которую ищет с эндшпиля. Оно не ведает страха и презирает боль, оно стремится к цели и готово пожертвовать всем, но точно уничтожить её. Несмотря на такую целеустремлённость, оно не действует бездумно, а оценивает риски, не играет с жертвой, а планомерно уничтожает её.

7. Внешность:
Ирвин является очень высоким и худощавым человеком с бумажной кожей синеватого оттенка. Невзирая на массу тренировок, он избегает наращивания массы, благодаря чему его часто недооценивают, считая рядовым слугой. Особенно его выделяют в темноте и в сумраке - Ирвина вечно пугались люди, принимая за призрака или иную потустороннюю тварь. Этому способствует и генетика - конечности Ирвина не вписываются в нормы длины людей даже с аналогичным типом телосложения, что и вызывает всеобщий дискомфорт.

Водопадом до подбородка спускаются ровные пряди волос, сотканные будто бы из чистейшего шёлка работы умелых ткачей самой бездны. Однако они аккуратно выстрижены: так, ни одна прядь не падает на лицо, виски аккуратно срезаны и оставлены пряди выше висков, аркой выстрежены волосы у ушей. Отдельную сложность представляет отсутствие пробора при зачёсанных направо волосах: Ирвин добивается этого специальным переплетением прядей, когда пряди слева и большая часть прядей справа уложены направо, а часть прядей с правой стороны положены влево. Волосы, однако, являются лишь обрамлением иного чудесного камня - огранка бриллианта чудесным образом слита с неогранённой, дикой, первобытной чистотой алмаза. Европеоидное вытянутое лицо смогло уместить в себе такие противоречия. Оно, как бриллиант, переливается на свету множеством граней и легко выражает покорность в человеческой маске, но стоит едва отступить в сторону и нам явится его первобытная красота - лик преображается в лицо хищника, пугающее и дикое, недоступное и такое… Новое. Новое в своей непокорности и игривости, таких забытых человеком черт прошлого, истинного себя. Узкий лоб заканчивается тонким изгибом бровей, которые немногим светлее волос, но всё таких же чёрных и тёмных, бездонных. Ещё более бездонным кажется правый фиолетовый глаз - он чист как ясное летнее небо, но в то же время он - буря, пожравшая небо и солнце, поглотившая каждую частицу света. Он - око бури, самый её эпицентр, который должен иметь своё начало - долгожданное дно, ведущее к спасению, но не в этот раз - сколько не всматривайся и не лети в этом потоке, дна достичь не суждено. Полной противоположностью является левый глаз - красный как зарево заката, как пожар во всей красе, всеобъемлющий и бесконечный, обжигающий и близкий. Легко найти дно, но не каждый захочет - вместо дна этого озера крови, человек смотрит в зеркало. Кривое зеркало, которое отражает не реальность, а безумие. Истинное, первородное безумие, первородный хаос того времени, когда не существовало ни времени, ни пространства. Только вечный, всепоглощающий хаос, во власти которого находилось всё. Смотря в этот глаз кажется, будто хаос и безумие и поныне правят балом, а разные боги, короли - жалкие пешки в руках истинного кукловода, скрытого во мраке. Как кинжал, вонзается в мироздание нос - тонкий, прямой и острый, он словно дополняет образ Ирвина, прямо называя оружие. Щёки плоские и едва ли могут образовать тень, но образуют и в ней прячется узкая полоса губ. Они служили бы оружием устранения, если бы им повезло быть алыми, но они создают более жуткий образ - телесный белый цвет заставляет их сливаться с кожей, словно их и нет. Их могли бы выделить усы или борода, но он всегда гладко выбрит и глазу просто не за что зацепиться. Длинная величественная шея перетекает в античные плечи и единственное, что, пожалуй, они несколько уже античных стандартов, более жилистые. К ним прикреплены две властные руки. Длинные, сильно ниже пояса, будто бескостные самодержные руки будто не видели ни тяжёлой работы, ни солнца. Венчает их подвижная длань с длинными цепкими пальцами, в народе считающие я признаком пианиста, но на деле признаком совсем других ремёсел, требующих более гибких и мягких пальцев. Повенчана длань с перчатками - он предпочитает две пары. Первые - тканые, цвета свежего снега, которые он носит на сколь-нибудь официальные мероприятия. Вторая же пара - кожаные аспидно-красные перчатки, прошедшие некоторую модификацию: так, с тыльной стороны ладони обоих перчаток, расположены небольшие металлические пластины, а левую заканчивают металлические когти, но не на манер кошачьих, а металлические заточенные напальчники. Соответственно, вторая перчатка используется преимущественно под покровом темноты. После эндшпиля Ирвин почти никогда не снимает левую перчатку и не раздевается при посторонних - целая цепь шрамов проложена по ней до самого сердца. Вместе с ней положен и обычный атласный камзол с простым линейным узором, особым является то, что он сливается со второй парой перчаток, полностью совпадая по цвету и переходу, а также выделяется от обычных двумя петлями на груди, прямо у сердца, да по одной петли у пояса спереди и сзади. Чуть повыше идёт жюстокор, который скорее аби, чем тот старый вариант. Продолжая змеиную тематику, жюстокор аспидного цвета на аспидно-красной подкладке, сшит из тонкой шерсти, репса, вельвета и бархата, у ладоней с каждой стороны пришито по три петли для ножей. На третьем слое же можно увидеть тонкий чёрный с синеватым отливом плащ с капюшоном, исполненный из шерсти с тонким узором по краю - небольшой сюжет из линий и некоего гористого пейзажа. Скреплён плащ чуть ниже ярёмной ямки на воронёную круглую фибулу в виде змеи, ухватившей себя за хвост и сверкающей обсидиановыми крохотными глазками. Далее от плеч отходит мускулистое тело, которое, однако, на грудной клетке не только располагает оголённой вязью, сокрытой в разломе, идеально красных капилляров, но и затейливой вязью сотен мелких шрамов. На уровне третьего ребра справа можно увидеть крупный параллельный шрам, полученный, однако, не клином, а шипом моргенштерна. Ещё один крупный шрам находится на уровне пояса сбоку слева - полученный от удара копьём плашмя. Таз немногим уже плеч и составляет перевёрнутую пирамиду, но выражена она скорее не за счёт генетики, а за счёт долгих тренировок. Разделяет тело линия с кожаным поясом, нужным Ирвину для поддержки штанов и редким удержанием не менее редкого снаряжения, которое, по каким-то причинам, Ирвин не сумел растолкать по карманам и нашитым петлям. Штаны выполнены из саржевого бродклоса высокого качества под цвет жюстокора. На штанах лежит также весьма важная задача - прикрывать жилистые ноги длины сильно отличной от стандартной. Но штанам помогают и сапоги - светлые аспидные юфтевые ичиги выполнены из молодого жеребца с высоким голенищем.

8. Биография:
• Место рождения: Мистерийская Империя, Винвуд

Пролог.
Мраморная галерея проходила прямо над стоей, однако была запрятана вглубь, таким образом позволяя создать портик с вычурной крышей и, что не менее важно, спрятать от посторонних глаз тех, кто стоит над ней.
-Потрясающий рассвет!
-Милорд, вы опять вышли на лоджию в ночном платье.- За спиной мальчика, словно соткав себя из тени, появился высокий юноша. Эта пара выглядело одновременно странно и органично  - мальчик в белоснежной сорочке, лет пяти, с чудесными аквамариновыми глазами, в которых, как в кристально чистом зеркале, отражалось солнце и будто бы качалось на волнах океана, и юноша лет двадцати в идеальном строгом мужском платье цвета летней, тёплой ночи, глаза которого были не морем, но небесами с сияющим солнечным диском. Юноша напряжённо и раздражённо смотрел на юнца, но мелькало, на краткий миг, нечто умиротворённое и… что-то вроде любви, но не как объекта влечения, а нечто большее, как родителя к ребёнку, как друг к другу... - Ваш отец будет недоволен.
(О! Как невежливо перебивать рассказчика! Но это наша тяжёлая доля и ничего не поделать)
-Но ведь тепло!
-Господин, сейчас холодное время года и вы можете простыть. В таком случае, вы не сможете покинуть комнату несколько дней, а если ваш отец разозлится, то, вероятно, переселит вас в мансарду и вовсе запретит подниматься в лоджию.- И вновь, будто из тени, появился тёплый плащ в руках слуги, которым тот и поспешил прикрыть ребёнка, чьё происхождение так и оставалось загадкой. Сам же ребёнок в это время опирался руками на балюстраду, едва касаясь ногами пола - сверкающий янтарь приковывал всё его внимание, но, к сожалению, двигался он слишком медленно и увидеть весь его восход было не суждено.
В один момент со стороны дома раздался шум, похожий то ли на крик, то ли на игру на каком-то музыкальном инструменте, и мальчишка быстро забежал в дом. Дверь на галерею громко хлопнула, юноша хмыкнул, тяжело вздохнул и, обведя взглядом окрестности, неслышно прошмыгнул на мансарду по стене.

Пьеса о жизни младого Ирвина и постаревшего Инжуриала с дрянным Гравеонусом, рифмованная проза.
Акт 1. Тот, кто создан.
Картина 1.
Зима. Крестьянин торжествует… О, не здесь. О чём же речь? О милом друге, что спит сейчас на груди тёти. То мать его, знакомьтесь - но не привыкайте. Ни я, ни он её не знаем - так случилось, что…
А вот и пробил час. Тяжёлой поступью ступая, вбегает в комнату солдат. Пред ним дрянная дверь слетает, путь обнажая к тишине…
Раздался женский вопль страха, но вот взлетел клинок и прокатилась по кровати голова, что только вот была при теле, а вот и фокус - больше нет. Уже послышался замах второй - то для дитя, читатель мой ты торопливый, - как вдруг, как гром среди небес, грохочет молния:
-Оставить!
И слышен хлыст - но вот откуда? Откуда может быть здесь хлыст? Увольте, это просто солдат рубает воздух вдрызг - такое дело-с, инерционно. Влетает в комнату второй, уже в крови чужой и тоже, стирая кровь с меча, куском одежды благородной, а после говорит куда-то в коридор:
-Малец живой.
И, видно, не веря остолопам сим, как носорог в эпоху размноженья, влетает третий - командир. В одежде барской и красивой, с мечом у дальних ножн, да с запахом какой-то псины… Позвольте, кажись - одеколон. Берёт дитя на руки и, бросая грозный взгляд вперёд, берёт он курсом прямо в двери - на выход, верно, хочет он.

Картина 2.
Ты, мой читатель, приуныл? Прискорбно дело - уж конечно, отца и мать терять в короткий миг, когда без памяти лежишь, не в силах сам держать, что уж идти куда-то. Но аккуратней с выраженьем сие прекрасного лица - на сцене вновь дитё малое, а ты пугаешь. Что за дело? Он ведь не знает той судьбы, что приключилась с ним в мгновенье год назад.
Да, минул год и вот опять зима, крестьяне что бормочут, пьют бормотуху, веселят друг друга и кличут чёртова коня. А конь, тем временем, сокрылся куда-то в тень дерев и не желает избавляться от столь прекрасного мгновенья избавленья от алкоголиков дрянных. И вот совсем неподалёче колонна скачет средь полей - а там наш друг! Тот самый наш приятель стародавний! Ты, милый зритель, его минуту знаешь толь, а я с ним прожил жизнь и уж вторую наблюдаю, тебе, вот, говорю. Так вот! Приметили его вассалы богатого купца, который варваром решился взорвать своих врагов мечом. И вот, уж ради развлечений, владелец изумрудов (двух - чуть ниже лба), готовит смерть врагам - пока что только учит ложкой хлебать опостылевший суп. (Хотя по мне - сам суп не плох, но столько времени кормить дитё одним супо'м да молоком? Хоть свежий он?) Ирония судьбы такая, к сожаленью - уж невесёлая судьба кровавого убийцы ждала мальца, да… Занавес! Антракт!

Акт 2. Да здравствуй бог! Который только?
Картина 1.
Сцена 1.
Прошло ещё четыре года. То минули они легко - и вот малец, весёлый до изнеможенья, уж назван Ирвин. Уже уверенно в руках клинок сжимая - пусть детский, зритель - он дитё ещё!, - ему подарок уготовила судьба: ему, дитю судьбы тяжёлой, подарен был судьбой!.. Брат на'званый, купца детина. И вот, уж позабыв про прошлый умысел дрянной, купец сидит в гостиной, а с ним его жена с дитём.
-Марта, быть может, зря я измывался над ди'тем тем, что взял у бога пять лет тому назад. Быть может лучше сделать братом?..
-О, дорогой, то поздное уже - не дашь ему бразды правленья, огонь в глазах его и меч в руках.
-И верно. Что поделать? Быть может, станет он другим? Быть может, станет стражем и будет охранять покой младого первенца твоёво? И решено. И значит будет так.

Сцена 2.
А где же Ирвин? Вот вбегает на сцену он - пожар сжигает щёки алы, а радости - уж полное лицо.
-Я победил в честно'м бою Оглоя! Он проиграл! И в первый раз!
-О, наш милый Ирвин, да ты герой! И сила, гордость рода наша! Но вот тебе задача, что не под силу никому, да справишь ль дело…
-Я готов на всё!
-Готов? По силам, верно? Вот братец твой. Он слаб и верно, защиты нужно подарить ему, да дело не для слабых, а для богатыря! Не ты ли богатырь?
-А чтож, а может, что и я! Давай врагов, отец, не будет им прощенья!
О, милый Ирвин, ты друга приобрёл на многие года. И сердце… Сердце бьётся вновь! Да не у вас, а у меня! Какое счастье, что по крови не пойдёт…

Картина 2.
Прошло ещё три года. Уж нету прежнего запала у мальца - он охладел к мечам. Теперь другая страсть накрыла - купец дрянной, опять творит чёрт знает что, - а видно дело в том: увидел Ирвин, как дьяволом закупленный солдат, метал ножи. Да так умело! Едваль сумеешь так - колол дрова ножами, втыкал в мишень в любую точку пя'ть ножей! И чтож за дело? Уже два года летят ножи по всем тут сторонам! Ну разве можно дитю' ножи давать и заставлять метать!? Себя зарежет! Окаянный чёрт над златом чахнет и ищет выгоды себе, а Ирвин, вон - ножи метает, ужо' вот, долетают, иногда. Чтож поделать? Уж всё предрешено - уж я-то знаю! И уж солдат покажет ремесло…
А временем тем началось ученье - помимо веера ножей, солдат показывает парню, как правильно ударить - шоб сильней, больней и злей, штоб враг упал и бо'ле не поднялся. Одним уж словом - бой тут, ножевой. Пойдём пода'ле - будет веселей, не так печально.

Акт 3. На балу
Картина 1.
Мыж помним уж поди, той галерею выше, где други наши стояли средь росы. И в ней опять восторжествует действо! Ты ожидал лишь третий акт? А будет пять их! Так вот, такое дело всех догнало, что скоро праздник - на балу обязан быть проказник в своём десятом том году. А с тем мальцом обязан быть и Ирвин - как верный страж, товарищ, друг и просто компаньон. Какая драма! Наш милый друг надел камзол, а жюстокор не может - ворчит, не нравится ему вся эта мода, что выглядит для всякого урода как барственных кровей то вспоможенье ткачей и прочих ремесло'в. И что же нам поделать? Вбегает братец вот! (Да чтож за дело - не знаю имени его и сам, узнал бы - вам сказал уже бы, зритель!)
-Ирвин, Ирвин! Одень скорее свой второй камзол! Там лошадь скачет в нетерпенье, везти нас в даль далёких стен с весельем полным и безгрешным, среди людей высоких сил! А может будут там ребята! Идём скорей! Скорей, дружок! Не пропустить того набата!..
-Уже готов, милорд. По вашей просьбе, я готов, одет и полностью укомплектован. Желаете подать коня к каким воротам?
-Престань, уже нас ждут! - И вот мальчишка, начав забег к двери и вниз, взглянул на солнце - Ну что за вид! Закат прелестный, опять пропущен будешь мной… Но ничего! Ещё увижу!
И вот грохочет громким стуком бежит он вниз - к карете той, что там стоит и ждёт уж дрянный битый час. Тем часом, Ирвин, как змея-аспид, скатился вниз и с удивлённым гонщиком шумит.
-То вы откуда, господин!?
-Я с верхнего тут этажа, с мансарды. Пришёл пред господин созерцать творенье сье.
-И чтож желаете узреть?
-В надеждах - ничего, но такова моя работа, как ваша гнать лихих гонцов.

Картина 2.
Сцена 1.
Вно'вь сегодня сле'пит свет софи'тов, сего'дня мы уви'дим чудеса. И на балу' мы видим все'х, о' зри'тель. Сверка'ет золото под лю'строй, и шанда'лов яркий луч бежи'т опять.
На сцену входит друг, за ним второй вбегает, трясёт рукой и говорит о жизни сам с собой. (Мы вроде слышим комментарий о том верхно'м камзоле, что вызвал столько времени на спор о том, а нужно ли оно) И вот софиты ра'вно люстры вгрызаются в гостей, а с ними мимолётный взгляд от прочих, что прибыли ране'. Младой господ унёсся сразу к миру - к тем молодым, что бегали вдали. Наш милый друг замешкал, сорвался вдруг, да разорвал завесу тот купец и Ирвин встал столбом вдалече, не подходя близи, не кинув и бокала…

Сцена 2.
Горит закат и догорает, уж темноты спустился луч. Бухой торгаш иль кто ещё о чём-то спорит с не менее бухим другим. Чёрт разберёт, кто тут купец, дворец или богатый льстец - вот это мука: смотреть на каждого урода, кто возомнил себя властцо’м и повеща'ть о каждом слухи, описывать как яблоко на блюде , но к счастью - здесь мы не за тем. А дело то, за чем мы, было в чём: средь ясна ночи да под покровом темноты, сгустился сумрак нам на плечи и машет, тварь, всея собой. Какой алкаш тут беспризорный, как чёртова виолончель, уродства полна, идёт прямо на людей. Уж было неско потасовок, но остужали их быстро’. И Ирвин скачет убыстрённо за ди’тем и даже поспевает, но всёж без продыху летает в свои пятнадцать лишь годов. И было то лишь вся формальность, но новый оборот…

-Дорогу, скот! Дорогу воину! - И прозвучал пинок, шлепок. Уж видно кто-то надышался. В плотном камзоле синего цвета шаркающей походкой тяжёлого пехотинца какой-то весьма пьяный, но и не очень пьяный, господин приближался напрямик к детям, игравшем на какие-то свои детские темы. Ну, знаете ведь? Нет? Печально, я ведь хотел у вас спросить, чем обычно занимаются дети…
Итак. Ирвин вытянулся, руки задрожали на поясе, взгляд поплыл, ноги лёгкой походкой смещались наперерез господину, который, невзирая на препятствия, приближался к детям и весьма упорно. Если же у обычных людей подобная выходка внимания не привлекала - сами, в большинстве своём, уже были не сами хозяева своей судьбы, то трезвый юноша заметил этот инцидент весьма скоро и особым поводом для беспокойства послужило то, что клинок был при мужчине. Метры таяли как дым свечей, ситуация накалялась, а дуэт не видел ничего, кроме своей цели. Дуэт, рискующий стать смертоносной дуэлью. Ирвин напрягся, как кошка перед прыжком, плечи резко опустились, руки крепко сжимают рукоять. Вдох, шаг, шаг, шаг, выдох, шаг, вдох… Рывок!
Замах пьяницы чуть не срубил болтающуюся низко люстру, а сразу за ней чуть не срубил и голову мальца - по случайности, именно подопечный героя стоял ближе всех к опасности. Очевидцы потом долго будут рассказывать о золотой молнии, взметнувшейся к небесам и перехваченной у земли другой молнией, чёрной как сама тьма. Некоторые увидели змею, которая схватила клыками молнию. Кто-то же будет часами описывать затейливую золотую вязь узора палаша мужчины и простой тяжёлой рапиры юноши со слабой гардой, которую тот держал не как оружие, а как какую-то палку, то ли в издёвке, то ли от крайнего неумения держать меч. Суть, однако же, в другом: пьяница, то ли от пьяных паров, то ли от личной неприязни, то ли всё вместе, решил зарубить детей. Возможно, всех, возможно, не всех… Но на пути меча встал Ирвин, который в этот самый краткий миг стоял на колене перед убийцей и принимал удар поперёк рапиры. Слабость тела он попытался компенсировать тем, что держал клинок двумя руками: правая обнимала рукоять, а левая давила на лезвие на, к счастью, не заточенную сторону. Руки дрожали, но уже не от волнения, а от слабости и неспособности удержать удары сильного воина. Подопечный же застыл столбом с ужасом в глазах прямо позади своего стража.
-Господин… Вы должны…. Прекратить… Такое поведение…
-Что за шавка? А ну заткнись! - Последовал пинок тяжёлым сапогом и Ирвин пошатнулся, но отклониться он не мог - не позволит долг.
-Милорд!.. Здесь… Опасно.
И бой продолжался. Тяжёлые, размашистые удары пьяницы ловились на меч  Ирвина, который уже едва мог их удерживать, каждый удар отдавался в руки как удар кузнечного молота, особенно в левую - мало того, что этой несчастной руке приходилось сдерживать лезвие меча, пусть и с тупой стороны, но ей уже досталось, и тонкая струйка жидких рубинов стекала по локтю и капала под ноги. Следующий удар уронил героя, едва вставшего на обе ноги, обратно, а мрамор получил ещё красное пятно, уже от разбитого колена. Публика едва отходила от пьяного угара и начинала планировать действия, делать ставки, стягиваться к событиям, да только это нисколь не облегчало весьма прискорбное положение Ирвина. Встать было решительно невозможно под столь яростным напором, да и удерживать его сил уже не оставалось, а для активных действий не хватало манёвра. Пять последних ударов и Ирвин падёт.
Но вот, наконец, какая-то женщина проснулась ото сна и, подхватив мальчика, бросилась вдаль.
-Хорошо… - юноша прошептал что-то неразборчиво, что очевидцы потом назовут либо ругательством, либо заклятьем, и… Прыжок! Верная стихия свободы придаёт сил и вот уже не жалкие полметра отделяют убийцу от стража, а добрая сажень. Плечи сами собой расправились, правая нога выставлена вперёд и согнута под 120 выверенных градусов, левая отставлена назад и подпружинивает, рапира от пояса направлена вниз, левая рука расслаблена и стекает вдоль левого бока. Поза, отточенная многолетними тренировками. Благородная поза дуэлянта. Поза, которая таит в себе сюрпризов более, чем ожидают люди.
-Дрянь! Убегаешь?! - И носорог начал свой разбег, собираясь разрубить Ирвина пополам верхним боковым ударом с прыжка на правую ногу. Фатальная ошибка и смертоносный удар, который отразит воин, но не ребёнок.
Рапира отпущена, ещё один прыжок. Где-то сбоку просвистел клинок, и прозвучал как соловьиная трель другой, упавший на твёрдый камень. Удивлённый полувскрик, звуки рассечения воздуха усами - но поздно искать цель, ведь музыка боя не цель, а средство. И бой сам - не цель, а инструмент. Взлетела рука в жесте мессии, в свисток раскалённый подул великан и дело окончено. Краткий миг тишины…
Пора собираться - рапира и нож принадлежат милорду, их необходимо забрать.

Акт 4. Краткое сложение о тренировках
Я говорил лишь вскользь о том, что было, но то лишь верно лишь на миг. Из барскою опеки он выпрыгнул на три'дцатом году. До то'го он учился силе у барского роду': то был наймитов славный полк с талантом разным ко всему. Как страж извечный по труду он был научен бы всему, да только нет учителей, а потому был обучён едва ли грамоте простой да бою в основном. Ты, зритель, верно помнишь, как началось оно тогда? Тот нож во древе, вспоминаешь? И вот с тех пор метает он ножи и ими же сражает, а особливо интересно в том, что нож простым бывает редко: то иглы прямо, не ножи. И смастерил себя камзол под них с такою штукой интересной: по три ножа на каждом рукаве, один спереде и позаде есть один, да два ещё сокрыто в шее - под сердцем сразу, недалече. И было то в четнадцать лет, за год тобишь до примененья. Рапира брошена давно - ещё на пятом том году, уж если помнить ты изволишь, всё сердце отдано ножам, рапира - статуса мерило и способ отвлеченья он, как видишь, друг мой дорогой. Мечу учил его Оглой - то сын был пахаря от роду, а ныне вроде он охранник злата. Ножу учил Эгиль - то славный сын, но чёрт наймитский, хотя понятно то - жить тоже надо. И вот годами во дворе бренчит-стоит наш друг - ножи летают словно птицы, руба'ют чурки как топор. А он стоит с рукой мессии и указует дру'гам путь(Я видел это где-то часто, а может даже видел ты) вперёд, к вершинам новым. И, пожалуй, укажет он неплохо то - уж дру'ги те летят что надо, пронзая брёвна словно воду. С дцати годин пришёл учитель Калле - то акробат при цирке был, пока в один момент не обронился навзничь и не изгна'н был как дря'нный пёс(А акробата ли - чёрта спор, уж больно он умел для циркача). Вот с тех годин и до дваца'ти учился он у сих господ, ну окромя Оглоя - не нужен стал учитель шпаги, а потому вернулся он к тому, что тем махал пред господинским златом. С два-цати лет наш друг пошёл учицца сам да с Калле. Но важным сей этап явился также юбилеем: уж четь от сотни поборол в честно'м бою и вот уж два-цать пуговин висит в стене - коллекциона нова. И нова же задача: невидма слежка за патроном, пока тот ходит за ученьем. К дцати-пяти годам наш Ирвин стал грозой - уж пять четей лежит у ног. На том пятом году покинул мир наш Калле и бо'ле нет учителей - остался сам с собою въедине.

Акт 5 и заключительный. О том, как всё началось. Галерея.
Сцена 1.
Ирвин заходит в комнату своего патрона и не находит его. Перед этим он обошёл уже весь дом и убедился, что занятий сегодня нет, а значит он должен быть дома. Комната господина была не очень богатой: из всего достояния, пожалуй, что только обои светлой лазури с цветочным монументальным узором, вышитом золотом. На контрасте чёрно-красного дерева и бело-серебрянных цветов белья и балдахина создана кровать и поставлена в центр, прямо напротив галерейной двери. Шкаф утоплен в стену, несколько тумб, книжная полка… Всё было как обычно, к слову. Но внимание было привлечено новой книгой: в лёгкой обложке лежала небольшая книжонка, исполненная, верно, недавно. Ирвин берёт книгу и начинает читать…

Сцена 2.
Наш друг стоит на галерее и крепко сжимает книгу, найденную ранее. Вторая рука лежит на парапете и уже давно посинела. Зима. Крестьяне торжествуют. Недавно справлено двадцатипятилетие. Совсем скоро милорду должно было бы стать двадцать.
Ирвин обычно одет: идеальное чёрное строгое мужское платье, сапоги мягкой кожи, шёлковые штаны. Холодно. Очень холодно - улицы пусты, балконы плотно закрыты. Тому, кого создали убивать, не холодно. Ему жарко. Он сгорает, как лучина, как дерево в лесном пожаре, как деревянный дворец, как мир в армагеддоне. Он превратился в свечу, которая тает от жара. Но эта свеча - единственная свеча на свете, - которая не может потечь воском, которая может только стоять и гореть.
Со стороны здания послышался удар. Захлопнулась дверь в комнату милорда. Дверь на галерею приоткрыта, в комнату заносится холодный воздух. Шаг, ещё один, ещё… Семь ударов. Семь глухих ударов о дерево. Щелчок. Дверь откроется тихо, без скрипа, как всегда. Как обычно, споткнётся о порожек.
-Милорд, откуда у вас этот гримориум?
Он споткнулся на время дольше обычного. Солнце. Оно горит закатом. Как многие годы раньше. Чистейшее небо глаз отражает его, как долгие годы ранее. Но сейчас это не бескрайний голубой простор, накрытый удивительным вечногорящим диском. Сейчас это буря. Буря, какая бывает неожиданной, какая сносит на своём пути и людей, и деревья, и целые горы. Та буря, которая не видит различий между чёртом и богом, ни перед кем не ведает счётов и отчётов, которая приходит не по просьбе или проклятье, а сама по себе.
-Я…
-Милорд, вы уже владеете? - Страж не изменился ни в лице, ни сделал ни единого жеста или движения. Однако голос дрогнул и вместо привычной стали или эмоций, на поверхность вылезла новая, ранее тщательно сокрытая, которую Ирвин привык не замечать: усталость.
Он не видел, но знал и чувствовал: кивок. Не могло быть иного ответа. Иного просто не существует, когда происходит это. Такие книги не коллекционируют и не покупают - от них бегут, как от чумы или проклятья. Их не пишут - такого ремесла боятся, ведь будет не нужно иного обвинения, чем то, что даст такая книга.
-Будь прокляты те боги, что создали такое и дали возможность вам, милорд, постичь. - Разворот на 180 градусов на пятках. Его господин стоял, растерянный и сбитый с толку. Глаза потухли и уже не горят ярчайшим аквамарином, как тогда. Больше нет такого изумруда и больше никогда не будет. - Мой долг - защищать вас. Значит, я должен молчать и содействовать. Я буду.
Гримориум был брошен в сторону господина. Шаг, полностью открыть дверь и уйти в мансарду. С завтрашнего дня начинается новый день, новая жизнь, новые испытания и… Новые вызовы судьбы.

Эндшпиль
Тридцатый год жизни. Тяжело. С момента разговора с господином, Ирвин начал уделять тренировкам больше времени. Каждый день долгие часы до потери пульса. Редкий день он проводил без тренировок - обычно, по случаю бала или иного события, когда он должен был сопровождать своего подопечного. К списку уважительных причин добавилось изучение магии тьмы, к которой в одном из порывов гнева Ирвин раскрыл талант. Учитывая то, что Ирвин и господин значительную часть времени проводили среди разного отребья и криминальных элементов, ещё и согласных помочь со всякой запретное дрянью, найти учителей было относительно легко - крайне маловероятно, что такой успех произошёл бы, если бы долгое время до этого господин не втирался в доверие к разным сомнительным персонажам. Так, удалось найти и договориться об уроках сразу с тремя, которые явно не могли претендовать на роль грандмастеров, но и не относились к бездарям - явно их дар когда-то помогал им с пропитанием, а ныне же перестал это делать. В чём заключалась большее везение, так это в том, что все трое активно работали с господином и были посредниками, бродячими магами, которых выплюнуло общество, а потому они были готовы на всё за деньги.
Трофейные пуговицы больше не вклеивались на стену, а валялись россыпью по всей мансарде и регулярно вызывали негодование других слуг. В остальном же, ничего не изменилось. Ирвин никак не комментировал занятие господина и не изменил к нему своего отношения, однако отныне сопровождал его всякий раз, когда патрон отлучался по этой причине. За это время прибавилось  ещё несколько четей пуговиц - никто уже не считал.
Ирвин чувствовал, что мир будто сжимается. Ему было странно уже больше года и с каждым днём это чувство усиливалось. Привычная комната, в которой он спал и переодевался, стала казаться маленькой. Галерея, которая раньше вызывала восторг, сейчас стала декорацией. Монолитная дверь в дом, не маленькая и очень тяжёлая, сейчас казалась игрушкой. Он будто чувствовал то, что случится в тот день…
В один момент Ирвин проснулся без этого постоянного чувства дискомфорта, жизнь заиграла забытыми красками, стало легче дышать. Стоял тёплый весенний день. Солнце только начинало накаляться после зимы, но уже потеплело достаточно, чтобы избавиться от колючего шерстяного плаща и заменить его на более мягкий. Сегодня господин хотел попробовать что-то в земном расколе неподалёку и тренировки были отменены. Жалость прокатилась по разуму нашего друга - первый спокойный день за долгие месяцы и его нужно будет провести в полумраке, наблюдая за проклятой магией. Но это решение самого Ирвина и отступаться от него - куда? Перечить собственным словам - так глупо…
Светало едва. Слуги медленно просыпались и растягивались по всему дому. Ирвин встал, быстро закончил утренние процедуры и уже через двадцать минут стоял перед столом с арсеналом. Рапира привычно легла на пояс, ножи легко зашли в петли рукавов. Но страж не мог отойти и странно смотрел на остальные ножи. Их оставалось восемь. Четыре из них - учебные, ещё четыре сейчас на перековке. Но ещё четыре - боевые, из старых, забытых узлов, о которых не вспоминалось уже не одну декаду. Рука дрожала над ними, будто танцевала одной ей ведомый танец страха. Страха чего-то непонятного, неизвестного, ни на что не похожего. Футляры последних четырёх кансаси уже запылились. Удар… Рука привычным жестом отомкнула замки, схватила ножи, выходной пояс, ноги привычно проскользили к окну, из окна - на галерею, с галереи - на портик, проскользили по черепице и приземлились у входа за секунду до того, как выбежал господин. К тому времени, второй ремень был одет, а стилеты помещены каждый на своё место.
-Выступаем, милорд?..

Неприветливое место. Тихое, но не из собственной природной тишины, а дьявольской усмешки - не дует ветер, не поют птицы, не шуршит прочая живность. В земле же образовался небольшой разлом - размыло водой. В него может пролезть не особо крупный человек, а внутри комфортно будет стоять едва ли человеку в две трети сажени. Раньше здесь вовсе невозможно было разместиться, но сейчас, усилиями милорда и Ирвина, там можно было какое-то время находиться - идеальное место для экспериментов. Если для этого вовсе есть идеальное место.
Они оба заняли свои места - Ирвин ближе к выходу, чуть позади, господин - примерно по центру, лицом от выхода. Начиналось. Несколько секунд на подготовку, слова, указующий перст утыкается в стену напротив и… Что-то пошло не так. Что-то отбросило Ирвина в стену и жестоко приложило чуть не до потери сознания, боль покрывала всё тело, особенно жгло сердце и лицо. Рядом что-то грузно плюхнулось с едва различимым шлепком. Бездна… Проклятая бездна запретных искусств жестоко карала за ошибки. Ирвин был уверен, что она карала не только за них, но и за сам факт своего никчёмного существования существования, факт обладания ей. Бездарность, который едва умел читать по слогам, жестоко поплатился за свою попытку прочитать то, что ему написал сам дьявол.
-Милорд!? - И тишина. Никто не откликнулся, но открывать глаза или двигаться было мучительной, невыносимой болью. И он пополз. Туда, куда что-то упало. Вот он нащупал плащ, что-то жидкое и вязкое, ещё тёплое тело с раскроенным черепом и покрытое вязью странных шрамов, каждый из которых сочился чем-то. Было поздно что-либо предпринимать. Эндшпиль сыгран. Матч закончен победой. Победа, так называемое выживание. Выживание, которое могло показаться со стороны. Внутри же Ирвин мёртв.
Уже к обеду из-под земли выполз человек, перемазанный грязью, кровью и гноем. Он сбросил плащ, затолкал его в дыру, наскоро смыл с себя грязь в ключе. Вытащил рапиру из ножен и воткнул в землю - глубоко, по самую рукоять. Ножны спихнул туда же, куда уже затолкал плащ. Со стороны человека всё было цельным и печальным: боль так и не затухала, весь разум полон скорби по господину, а мир изменился. Вернее, изменился не мир, а то, как он воспринимал его: он утратил краски, стал каким-то… Объёмным. Казалось бы - куда больше, но он вытягивался, тени стали контрастнее. И он стал чёрно-белым, будто разом все краски были смыты. Этот человек ещё не видел, что и глаза его утратили всё человеческое: стали беспросветно чёрными, но не просто чёрными, а, если долго всматриваться в них, кажется, будто там, внутри, за этой чёрной оболочкой что-то есть и оно движется, ползёт и перетекает, как змея.

Эпилог. О том, чем он занимался два года и кем он стал.

Он шёл будто в бреду. Ни памяти, ни разума. Только в голове появился навязчивый голос, который что-то вещал о жизни, смерти, убийствах, мести… Он будто сходил с ума, но осознавая себя трезво. То, что говорило ему всё это, было как-бы не им. Оно было чем-то лишним, будто посторонним. Незваный попутчик. Странный, злой, отбросивший всё человеческое.
Лес, стены, дома… Всё прошло незамеченным. Будто он и не шёл лесною толпой, пробирался сквозь высокий кустарник, входил в город и бесцельно бродил по нему. Почему-то, он бродил в совсем другой части города - не там, где дом, а вдали, совсем в другой части. В неприятной части. К тому времени, как он начал осознавать себя, зрение вернулось к норме, а голос внутри начал затихать, но не исчезая, а переходя на шёпот. Зловещий шёпот, твердящий о смерти, крови, гневе и мести, ненависти. Он повторял постоянно что-то о человеке, с которым иногда встречался господин. Какой-то несчастный слабак, посредник. И этот человек… Оказался на окраине, одиноко стоящий в тёмном переулке и суетливо поедающий свой обед…
Ярость. Ярость! ЯРОСТЬ! Полная, всепоглощающая и всепронзающая ярость, которую нельзя победить или отсрочить, которая требует жертвы здесь и сейчас. Мышцы напряглись, ножи будто влитые легли в руки. Шрамы, полученные от той мерзости, стали будто горящая кровь. Левый глаз пульсировал и становился ярче, он стремился также загореться, но всё не мог разгореться, как мокрая трава. Ноги бесшумно скользят и напряжены с кошачьим усердием в ожидании прыжка. Всё тело дрожит в предвкушении, в азарте охоты, когда весь мир замирает, останавливается на месте в ожидании раздолья хищника, истинного хозяина жизни. Весь мир дрожит в ожидании пира, он жаждет вкусить его кусочек, но жадный зверь сам пожирает свою добычу. Он никому и никогда не оставлял хотя бы часть своей добычи. Ему самому её всегда мало и потому он каждый раз идёт за новой, новой, новой дичью. Азарт охоты, жажда крови и безумного пиршества - вот чем упивается охотник. И он тоже стал охотником на время, хотя и не осознавая этого. Он даже не контролировал себя, а просто шёл вперёд, приближаясь к манящей спине жалкой жертвы. Последние шаги… Отставить левую ногу, наклониться как дикая кошка, перенести вес вперёд и… Рывок. Безумная скорость, проворность и грация. Рывок не может быть неудачным, он всегда настигнет цель. Такова судьба дичи и в том заключается величие хищника. Ножи легко вошли в плечи дичи, пробили кости и полностью избавили неудачника от необходимости двигать руками. Крик должен был пробудить весь город, но убийца уже вдавил кусок пирога жертве в рот. Жалкий писк, агония, боль! Пиршество! Но рано рвать добычу…
-Куда ведут дороги? - Дичь была развёрнута легко, как пушинка. Так и должно быть - дичь имеет право барахтаться, но не имеет права сопротивляться, быть сильнее хищника. - Куда. Ведут. Дороги? Не строй из себя идиота и не пытайся прикрыться болью. Я заставлю тебя умирать долгие часы, истекать кровью, молиться о собственной гибели, если ты не ответишь.
И он ответил. Он пробурчал что-то, похожее на название города. Сам убийца никогда бы не узнал в этом хлюпанье ничего похожего на название, но голос заорал и буквально оглушил его. Новое место назначения… Снова в путь. Но вначале - вернуть оружие. Не стоит его бросать - ведь больше дороги назад не будет.
Дорога шла на север, в столицу. Он, только выйдя из роли всевластного хищника, шёл в столицу. Он надеялся найти свою цель или зацепки для её поиска. Но и абсолютно не понимал что он ищет и как. Только проклятый голос твердил что-то о людях, поисках, большом городе, крови… Он шёл и шёл, в полубреду, едва понимая что происходит вокруг и что за голос вещает ему, что он пытается до него донести. Голова начинала болеть, ныл живот, ноги просили пощады. И тут что-то будто обожгло само его естество, стало так просто и свободно. Его слушалось всё тело как прежде и даже лучше, он полностью контролировал себя. Но какой-то красный пучок неизвестной материи пульсировал и мешал, именно от него раздавался этот противный голос. Он был проблемой и мешал, пучок пытался захватить контроль над телом и ему это удавалось, но не теперь - теперь у безымянного было достаточно сил, чтобы наконец заткнуть этот пучок и оторвать его от рычагов, контролирующих тело. Теперь он - хозяин тела. Тело будто начали плавить. Оно пылало, горело. Он мог поклясться, что чувствовал запах палёной плоти и жжёных волос, чувствовал, как к нему приплавляется одежда. И вместе с этим он чувствовал, как этот пучок пытается забрать контроль, сопротивляется, но слабеет с каждым мигом. Значит, он не мог сдаться. Не мог потерять сознания. Не мог отступить. И он вновь терпел боль. Он вспоминал тот первый раз, когда ему пришлось стоять намертво против размашистых ударов крепкого пьяницы, держаться против его пинков и ни за что не отступать, не делать и шагу назад, не сдаваться, не иметь возможности контратаковать без риска предать господина. И он стоял. Он сражался с самим собой и той дрянью, что пыталась взять верх. Ведь такова судьба непокорённых - гореть на кострах ради того, чтобы жить и гореть ещё дольше, гореть, не зная, окончится ли этот пожар.
Всё закончилось также быстро, как началось…
Он добрался до Иридиума за неделю. Голос к этому времени уже вернулся и периодически что-то очень тихо, на грани слышимости, говорил. Неприветливый город встретил гостя хмурыми стенами, хмурыми стражами, пустынными улицами и… Безысходностью. Город не приносил надежд, не давал уверенности. Он давал только страх и отчаяние, отвешивая их нетвёрдой рукой пьяницы. И в этом месте ему нужно было найти свою цель. Или что-то, что на неё укажет. Как искать то, о чём ты не имеешь ни малейшего представления? Вероятно, спрашивать, а, учитывая тему расспросов, спрашивать очень и очень осторожно. Где же этим можно заняться? Трущобы. Он, закутавшись в плащ, направлялся именно туда. Навстречу неизведанному. И долгий путь начинался…
Поселился он в таверне где-то глубоко в трущобах. По всей видимости, таверна была не простая, а погрязшая в разного рода преступлениях и укрывательствах преступного мира. Как только заходишь в такой, сразу хочется либо сбежать, либо остаться, если ты бессмертный или ненормальный. Был ли он бессмертным? Скорее, нет, чем да. Был ли он ненормальным? Да, даже психом был. И потому ночью он спал наверху, а днём ел внизу. На его же счастье, тавернщик попался весьма разговорчивый, а потому договориться с ним о некоторых вещах было довольно легко: так, тавернщик стал передавать ему слухи о магических странностях поблизости столицы, кроме того тавернщик обещал передавать всю почту в целости, а также подсказывать, по возможности, о работе человеку, "не имеющему особых талантов". Однако дело же, которое перевернуло всё в его жизни, он нашёл сам. Через неделю…
Инжуриал, уже придумавший новые имена, возвращался от кузнеца. Всю неделю он только тренировался и восстанавливал снаряжение. На этот раз он забирал модифицированные перчатки, позавчера забрал набор тренировочных ножей. Путь от кузнеца до таверны не длинный, но в этот раз оказался длиннее: какой-то человек, явно криминальной наружности, предложил работу. То ли от сапога, то ли от какой-то шляпы - чёрт их разберёт. Вероятно, эти… Валенки. Не захотели работать через тавернщика и подослали с предложением какую-то шваль. И Яхитей согласился. Было ли это предложение случайным? Нет, как оказалось позднее, это была жажда наживы…
Убийство. Какое обычные слово и такое необычное действо. Оно требует выдержки, сноровки, но оплачивается хорошо и тем подкупает. Для Инжуриала было не впервой убивать. Ведь это он, тот, кто создан, чтобы убивать. Дело намечалось трудным: богатая жертва, по улице обычно ходит по людным местам и с охраной. Пробираться в потёмках в его дом, выискивать и убивать? Глупо, безрассудно. Однако Инжуриал видел выход: одеть белые перчатки и стать частью свиты. Случай, на удивление решающий все проблемы, подвернулся в тот же день - поздняя прогулка жертвы. Как чёрт из табакерки, появился Инжуриал. Он подоспел как раз "вовремя" - "неведомая" сила, на идеально пустом переулке, схватила за ногу жертву и уронила. Остальное - лишь дело техники. Помочь, предложить сопровождение, ненавязчиво попроситься на работу, в надежде на положительный ответ… Удача. Неожиданно. Видно, какое-то впечатление Яхитей оказывает и впечатление это положительное, располагающее к себе. Значит, оставалось попасть в дом и исполнить дело. Однако проблема проявилась в другом - господин под охраной осмелел и решил зайти на тёмную сторону города дальше, чем обычно. В переулке, весьма далеко от стражи и города, а там всё и началось…
Лязгнула сталь. Инжуриал на одних инстинктах отразил меч, летевший в ЕГО жертву. Ярость стала закипать, красный глаз становился ярче, будто хотел светиться, Гравеонус оживился, будто собака, взявшая след…
-Что? - Удар нанёс человек невнятного полу в тёмной одежде. Ещё один убийца… - Это моё!
Пока Инжуриал следил за новым персонажем и выяснял принадлежность жертвы, та начала бежать. Ещё раз лязгнула сталь, Яхитей отпрыгнул на стену, отскочил от стены и бросился вдогонку. - Мой заказ!
Позади что-то шуршало, иногда глухо стучало. Выл разрезаемый воздух. Погоня, когда два охотника выясняют, кому принадлежит дичь. Два охотника, которые имеют такое положение, что выясняют это не словами, а силой оружия…
Всё могло бы закончиться печально - до освещённых улиц оставалось саженей двадцать, но ещё один прыжок и дело закончено. Жертва захрипела, изо рта полилась чёрная кровь, человек нелепо замахал руками, попытался заткнуть дыру в горле, но ему это не удалось и он быстро занемог, затих и умер. Сзади преследователь остановился, но Инжуриал чувствовал, как дрожит воздух от напряжения и слышал, как в далеке, в нескольких сотнях метров, бренчат сапоги стражи. Разворот…
-Ну а теперь поговорим с тобой. Ты ведь не считаешь, что я кому-то отдам то, ради чего я работал, тратил силы, втирался в доверие, а потом приходит что-то и хочет забрать мою жертву. Или у вас, в столице, так принято - как в каком-то свинарнике, отбирать друг у друга?..
Новый. Этап. Жизни. Прекрасная. Жизнь. Невероятная. Сокрытая. Тайная. Красивая. Ни Инжуриал, ни Гравеонус никогда бы не подумали, что смогут попасть в такое место. Место, где вершатся судьбы. Где начинается и заканчивается жизнь. Где раскрываются величайшие тайны. Кредо Смерти. За таким унылым, банальным и пошлым названием скрывается нечто большее. Гораздо большее, чем может увидеть обычный человек. Два года пролетят быстро в такой компании…

Дополнительная сцена 5 акта, сразу перед эндшпилем, о магическом искусстве
-Вы - блоха, пытающаяся познать коня, на котором сидит! Самоубийство! Вы умрёте от этой дряни, рано или поздно! - Ирвин чуть ли не кричал, однако эту функцию выполняли руки. Он размахивал ими как раскрученная магией мельница, опасности положению господина доставляло то, что Ирвин при том активно перемещался по комнате, а сама комната была не очень большой - сажени четыре на пять. Навлёк же на себя гнев господин по своей вине - зря он снова заговорил о тайнах, о возможностях, о силе… Ирвин слишком заботился о своём господине, чтобы позволить тому самостоятельно убивать себя, практикуя такую мерзость.
-Свеча погасла, Ирвин!
-Что? Причём тут свеча, милорд!? Вы не понимаете!? - Неожиданность заставила Ирвина остановиться и сбиться с мысли, он хотел было продолжить, но…
-Не просто погасла, посмотри на неё! - Свеча, действительно, погасла не от потока воздуха или какой другой обычной причины потухания свечи. В ней образовалась дыра, как от укуса. Укуса ровного и гладкого, какое точно не оставит ни одно живое существо. - Нам нужно показать тебя людям. Ты маг!
-Не пытайтесь перевести диалог, господин. Это ваша уловка, я уверен. А вы до сих пор не понимаете серьёзность своей ошибки и продолжаете практиковать эту пакость! Проклятый гримориум, дьявольская усмешка… - На очередном махе рукой, от неё отделился  какой-то шар, пролетел до стены, упёрся в неё и рванул, повредив доски и смахнув ещё одну свечу, которую тут же поймал Ирвин. Он пребывал в глубокой задумчивости. И эта задумчивости весьма затягивалась…
-Может, всё же, сходим?..
-Пожалуй, милорд…

Из записок о Калле, приложение к 4 акту
Жил да был Калле. Дитя улиц - ну, ничего нового, как сотни остальных. Скуууучноооо! Но, за каким-то чёртом, какому-то заезжему ассасину потребовал подельник. Так Калле влился в преступную среду. Однако влился сразу на должность выше рядового - с "подельником" крайне повезло, тот владел одной преинтереснейшей техникой. Её, за кой-то чёрт, кошачьей зовут. Чёрт его знает, чего там на котов похоже, может, гибкость и прыткость… Но Калле тем же временем брал "богатые" контракты, всё брал и брал, старел… Пока в один момент не постарел настолько, что не смог прирезать одну очень жирную рыбу. Ситуация была патовая - целых две примерно равных по жирности рыбы объявили сезон охоты на Калле. Первый - за неудачу, второй - за покушение. Таким образом, Калле петлял не менее года по разным закоулкам, пока, наконец, не попал в Империю. За год бегов Калле потерял всё снаряжение и решительно не мог продолжить свою старую работу, да и влиться в среду в новом месте было весьма и весьма непросто. Так он и стал циркачом-акробатом, выступающим на потеху людям и колесящий по стране с выступлениями. Старость подступала быстро и трюки выполнять становилось всё тяжелее, а ритм в цирке был бешеным. Одна ошибка стоила Калле работы, но, на его счастье, его заприметил один купец и нанял для обучения регента акробатике. И это был фурор! Молодое тело с изрядно вытянутыми конечностями потрясающе справлялось со всеми препятствиями на своём пути, молодость очень быстро осваивала новые трюки. Значительную часть навыков Калле Ирвин впитал за пять лет. Ещё десять лет они вместе старались оптимизировать и отработать приёмы, в эти же годы в трюки добавилось оружие, хотя большинство и до того уже было с оным. Именно на эти годы пришлась отработка метания в прыжках. В один летний день Калле умер. За два дня до того ему исполнилось семьдесят. Дело его, однако, жило и Ирвин продолжал заниматься самостоятельно.

9. Мирные умения:

10. Боевые способности персонажа:
Магия тьмы
Владение ножом
Владение метательными ножами
Боевая реакция
Боевой дух
Техника "Кошачья прыть"

11. Тип распределения опыта: Вручную

12. Ваше состояние:
Деньги: 28 золота 9 серебра 90 меди
Оплаченный до конца года номер в таверне в трущобах
Письменные принадлежности в номере
Швейный набор в номере
Хорошая верёвка в номере
Мыло в номере
Розовая вода в номере
10 кансаси, формата игл
4 тренировочных кансаси
Два шерстяных плаща: по виду одинаковые, однако один тёплый и один тонкий
Два одинаковых комплекта одежды из камзола, жюстокора и штанов
Перстень-печатка из обсидиана с малым янтарным камнем
Две пары белых тканях перчаток
Одна пара кожаных усиленных перчаток
Две пары тонких ичиг
Одна пара белых унт из оленя, поверху голенища цветочный узор алой краски
Кожаный пояс с петлями под инструменты и пеналом для бумаг
В петлях огниво, двое бинтов, точильный камень
Малый поясный мешок с сухарями, простым сыром и вяленой речной рыбой
Малый меховой поясный мешок с водой
Малый меховой поясной мешок с хорошим вином
Малый пенал для карт с картой региона и картой материка

Анкета игрока

1. Имя: Иннокентий Михайлович Смоктуновский
2. Возраст: 30
3. Пол: Бинарный цисгендерный самец
4. Связь с вами: для ископаемых - @DarknessOldMadness
Для зелёных - Кот Учёный#8308
5. Как часто будете приходить? На выходные. Может даже в будни. Или если попросят.
6. Оцените ваш опыт в ролевых мирах Чуть меньше нуля, если так нельзя - ноль. Играл на ≈500 героях, закрыл только 300-350, половину в роли квестовода. Квестоводил - один крупный на тысячу, куча мелких до 50. Опыт исключительно в полностью открытых мирах, рейдовых и DnD. Событийное повествование презираю.
7. Читали ли правила форума, согласны ли вы с ними?  "С правилами ознакомлен(а), исполнять обязуюсь".
8. Каким образом вы вышли на форум? Нашёл сайт с самым плохим рейтингом в тематических пылесборниках + знакомые  подсказали
9. Ссылка на Ваш основной профиль, если это твинк.
10. Если Вы уходите с форума (с оповещением в специальной теме отсутствий), даете ли свое согласие на перевод этого персонажа в НПС или акционные персонажи? Только если он не сдохнет в течении игрового года и не примкнёт к "светлым" силам.

Отредактировано Инжуриал (2022-03-07 13:54:16)