Осознавала ли Морриган, что её укрытие в широкой перспективе удачным назвать нельзя? Да, сама она была маленькой и незаметной, а вот черный пони, как-никак, выделялся на фоне насыщенной зелени и талого снега. К тому же, синдорай сравнительно сложно было разглядеть лишь с одной стороны - с той самой, откуда двигались всадники. Но вот если бы кто-то из них зашел с другого бока, например - по вершине холма, то увидеть Аэр для него не составило бы никакого труда. Впрочем, она утешала себя тем, что, во-первых, у неё имелся не особо большой выбор, где прятаться. А во-вторых, вдруг пронесет? Большинство людей было не самыми внимательными, а тут всадники еще и спешили - так что могли не заметить затаившуюся эльфийку среди травы, в сидящем положении заканчивавшуюся где-то в дюймах десяти над макушкой.

Увы, её надежды не оправдались - ведь Гештину забыла об одном немаловажном моменте: местные кочевники могли вести наблюдение за степью еще и сверху, через ручных птиц. В вышине послышался клекот Шеина, интонации которого сообщали его хозяйке: над ними кружил пернатый чужак. Воздух резким ударом кнута, тревожа тонкий эльфийский слух, разрезал свист, а затем топот копыт раздался с неожиданной стороны, как Мор и опасалась - с холма. Пони сердито зафыркал, без страха глядя на рычавшего на них пса: они побывали с Рей во многих переделках, и его не пугали ни оружие, ни кровь, ни собаки. Впрочем, в данном случае девочка была озабочена реакцией не Аэр, а своего птица. Запрокинула голову, поднимая взгляд вверх - и капюшон накидки, надетой под плащ, соскользнул на плечи, обнажая волосы цвета пламени и эльфийские уши. Она среагировала вовремя: пустельга снижался кругами, ловко маневрируя и избегая потенциальных атак более крупного сородича, попутно выбирая себе жертву по степени приоритетности - никто не смел трогать его "птенца".

- Шен, на место! Не трогай! - нежный детский голос, напоминающий птичью трель, звучал звонко, строго; его обладательница и сама в тот момент походила на степного жаворонка, затерявшегося среди трав. Среагировала она вовремя, выставляя руку в перчатке: с недовольным криком Шеин нехотя камнем упал на неё. Он смотрел на молодого всадника, к которому обращался тот, кого отправили посмотреть на нежданную гостью степи - и в его золотистых глазах плескалась неприкрытая ярость. Не оставалось никаких сомнений: юноша был намечен на данный момент его личным и главным врагом, первым на очереди, кому он выклюет глаза при первой же возможности. Однако Мор хорошо знала своего друга, а потому бдительно следила за тем, чтобы тот не совершал лишних движений.

"Ну что? Которую сотню лет живем - а доброту всё так же слушаем первее разума, да?" - хмыкнул досадливо внутренний голос: всадники обступили плотным кольцом их со всех сторон, так что использовать портал уже просто физически не оставалось возможности. Более того - лучшим решением представлялось удержаться от каких бы то ни было, сверх необходимых, телодвижений. Степнякам, очевидно, было решительно всё равно, что перед ними на земле сидела маленькая девочка, которую любой из них мог сломать голыми руками - в их глазах она являлась чужой, обладая неясными намерениями и возможностями. И, осознавая это, Мор привычно прикидывала, как ей вести себя, какие свои способности демонстрировать, а какие - лучше приберечь. "Если хочу помочь - значит, придется использовать магию Жизни: для полевой операции не подходят ни время, ни место. А вот о Пустоте молчать до последнего. Если вдруг они окажутся не против, в том числе, силой заполучить себе эльфийку-волшебницу, последнее, что им стоит знать - это то, что я могу сбежать от них почти что в любой момент".

- Что ребёнок твоего возраста делает в Степи в одиночестве?

Синдорай перевела взгляд на главного среди всадников, глядя на него неотрывно, почти не моргая; коснувшись правой рукой напротив сердца, совершила вежливый короткий поклон. Человеческий юноша выглядел суровым, опасным, однако Мор в глаза куда яснее бросалось совсем другое - его молодость: не столь важно, выглядел он моложе своих лет или же наоборот - старше. В любом случае, между ними с эльфийкой лежала пропасть в множество людских жизней. Еще вчера он только появился на свет, завтра станет зрелым мужем, послезавтра его волосы щедро посеребрит седина, а еще спустя день тело упокоится где-то в степи. Расстояние между этими событиями в восприятии Мор заключалась, казалось, в единственном движении век - и это ощущение не вызывало чувства гордости и собственного превосходства, нет. Оно вызывало печаль, тенью наступающей на степь глубокой пасмурной осени, залегшую в огромных глубоких глазах цвета янтаря. Осознание того, что сейчас он всерьёз может угрожать ей, заставляло её держаться настороже - но истинного страха перед ним не рождало.

- Приветствую, сын степи, пусть очаг ваш никогда не погаснет. Я - Морриган, друг улуса Адархидай, возвращаюсь домой, - в этих местах жизнь чужака могло спасти, в первую очередь, не золото, оружие или заклинание, но имя племени, принявшего тебя за своего. Степняки не вели общих дел с кем попало, и статус друга улуса говорил об одном - его обладателю доверяли. И напасть на него означало уже не просто убить чужака, но рисковать поссориться с теми местными, кто сделал его частью своей жизни. А Мор тем временем легким слитным движением поднялась на ноги; её взгляд сосредоточился на раненном всаднике - и печаль в нём спряталась глубже, отступая на задний план, давая место сосредоточенности. Синдорай смотрела на него профессионально: оценивала степень ранений, качество перевязки, потенциальные риски и осложнения. - У вас раненый. Позвольте помочь ему, - это был тон не ребёнка, жалеющего незнакомца, но врача, понимающего ситуацию и знающего, что нужно делать.

Отредактировано Морриган (2025-03-19 03:00:05)

Морриган примерно представляла себе, насколько странно выглядит с точки зрения главного над группой всадников: в его непроницаемо тёмных глазах один вопрос сменялся другим. Почему эльфийский ребёнок один в таком месте? Где её семья? Почему она ведёт себя неподобающе возрасту? Неужели в самом деле связана с улусом Адархидай? И если да - почему они отпустили её одну, без сопровождения по здешним землям? Неужели ей и вправду под силу исцелить их раненного товарища? Ради чего она предложила подобное? Одним словом, было о чем подумать и в чем нежданную гостью степи заподозрить. И синдорай отчетливо осознавала, что лгать сейчас являлось далеко не лучшей идеей: может, степные жители и не были выдающимися менталистами, может, они порой казались прямыми и простодушными - но считать их наивными и доверчивыми мог только полный глупец. И хоть и Мор выдающимся интеллектом и не блистала, но и глупой её назвать было нельзя. С другой стороны, далеко не на все эти вопросы она могла дать полный правдивый ответ. На одни из них отвечать бы пришлось за других, чего ей хотелось бы избежать. Другие бы потребовали пересказа полной истории, для чего не представлялось ни времени, ни возможности. Третьи противоречили соображениям безопасности самой же эльфийки. А четвертые были связаны с вещами, которые девочка вообще обсуждать не хотела, которые принадлежали исключительно ей и тем, кто уже давно удалился за грань.

Но, как бы то ни было, синдорай понимала, что должна сказать хоть что-то удобоваримое. Так что, она в ответ протянула свою руку в сторону Есугея, как представился молодой мужчина, в ответном жесте и приложила снова к груди - как бы принимая его благопожелание, тем самым завершая ритуал приветствия. И только тогда снова заговорила вслух.

- Ответ прост, Есугей, сын Бактагдара: у меня нет родителей. Единственный, кто может обо мне позаботиться и несет ответственность за мои поступки - это я сама, - в её глазах вновь застыла вековая печаль, рождая сходное ощущение тому, с которым обычно смотришь на покосившееся старое дерево, на краю обрыва уцепившееся корнями за камни. Прошло уже более тысячи лет, лица родителей, погибших в её еще очень юном возрасте, с каждым годом становились всё более размытыми, тусклыми - пока не оказались просто еще одними вышитыми по контуру силуэтами на гобелене жизни всех тех, кого она потеряла. И всё равно, всякий раз, когда Мор о них думала, её сердце сжимала ледяная рука иррациональной печали. Иррациональной - потому, что она даже толком не могла понять, о чем тоскует. О реальных эльфах, давших ей жизнь и любивших её, несмотря ни на что? Или просто о собственном несбывшемся будущем, связанном с ними, о том, что могло бы быть - но так и не случилось? Честно говоря, у неё никогда не хватало сил, чтобы всковырнуть эту частично зажившую рану, вытерпеть вид вновь выступившей крови и позволить ей, наконец, зажить, дав себе полноценный правдивый ответ на этот вопрос. Не нашлось их и сейчас.

В ответ же на её предложение помощи степной воин нахмурился еще больше, явно готовый в первый момент отказаться. И, по правде говоря, девочка не могла сказать, что не понимает его. Она и без того выглядела подозрительной, а уж чистосердечная готовность помочь незнакомцам, не в сочетании со стремлением получить что-то взамен, и вправду в их жизни встречалась редко. К счастью, раненный подчиненный Есугея оказался достаточно чутким, чтобы ощутить, как исходит волна трепетной благодатной энергии от маленькой синдорай - и не чрезмерно гордым, чтобы не отказываться от руки помощи, протянутой "ребёнком". А старший среди кочевников, в свою очередь, продемонстрировал редкую готовность доверять своим подчиненным, не настаивая на своём до последнего.

Но вот слова Есугея, которыми тот сопроводил своё согласие... На лицо Морриган мимолётно набежала тень: словно над безмятежной озёрной гладью, ловившей солнечные лучи, нависло грозовое облако. Нет, задели эльфийку вовсе не его подозрения, как таковые: она ведь и сама не доверяла чужакам и даже более-менее знакомым ей разумным до последнего. Вот только при этом старалась это откровенно не демонстрировала: её напряженность многие принимали за разумную осмотрительность в сочетании с самодостаточностью. Как говорил ей Тиарил в своё время: "Твои опасения - это твои проблемы: старайся никогда не показывать, что в рукаве каждой протянутой руки тебе видится спрятанный нож. Окружающие не ответе за то, что когда-то кто-то ударил тебя в спину". А Есугей вместо того, чтобы аккуратно, под каким-нибудь благовидным предлогом попросить показать копыта её друга, выставлял всё так, будто делал неимоверное одолжение, позволяя Рейлин спасти жизнь его подчиненному - хотя, это нужно было им самим в первую очередь. И более того - она еще и, как будто, должна была быть благодарна за предоставленную возможность доказать, что не является преступницей, похитившей коня. Хотя, девочка не давала к тому ровным счетом никаких поводов. У многих людей, кто был достаточно обеспечен (в том числе, и у детей), имелась собственная лошадка. Как-никак, именно эти животные оставались главным средством передвижения на Мистериуме.

Впрочем, Морриган почти сразу подавила в себе вспыхнувшие обиду и отторжение, не позволив им проявиться. Во-первых, раненный продолжал постепенно истекать кровью - и Аллиль не могла позволить ему пострадать просто из-за неблагодарности и грубости его командира. А во-вторых... Всё-таки, это были люди, да еще и воины: они не ценили жизнь так, как сильфида, им было невдомёк, как можно страдать, сопереживая мучениям раненного. И они, в отличии от маленькой целительницы, не осознавали, что времени их раненному товарищу, державшемуся из последних сил и не желавшему обременять остальных, оставалось куда меньше, чем выглядело со стороны.

- Вообще-то, это пони - вид маленькой лошади. И ему уже десять лет, - ровным бесстрастным голосом произнесла Лин вслух, мягким утешающим жестом похлопывая Аэр по холке и давая ему вкусность - и тот, недовольно фыркая, позволил осмотреть свои копыта.

А сама синдорай тем временем прошла к нукеру, осторожно присаживаясь на одно колено в шаге от него и привычным движением снимая повязки, щедро обагренные кровью. Шен при этом перебрался ей на плечо, при том бдительно наблюдая за раненным. В его глазах отчетливо читалось: "Сделаешь лишнее движение - убью". Синдорай же тем временем тяжело вздохнула, покачав головой: лезвие клинка прошлось всего в паре дюймов от жизненно важных органов, но рана была слишком глубокой, щедро присваивая себе ценные мгновения жизни. Медлить еще больше было нельзя: с губ сорвались привычные слова заклинания Оздоровления - из-под её рук брызнуло золотисто-зелёное свечение, окутывавшее рану и проникавшую и проникавшее в неё. И та начала срастаться прямо на глазах, покуда едва ли не через меньше, чем минуту, не оставив после себя и шрама. Убедившись, что мужчине больше ничего не грозит, девочка ободряюще кивнула ему, встала и отошла назад к пони, негодующе мотавшему головой на осматривавшего его кочевника.

- Если наше недоразумение исчерпано, я хотела бы продолжить путь. Мне нужно вернуться домой, - прохладным тоном сказала она Есугею.

Отредактировано Морриган (2025-03-20 13:59:29)

Казалось, сын рода Бодончар и сам довольно быстро осознал, что был излишне враждебен и подозрителен в отношении новой знакомой. Морриган некоторое время смотрела на него внимательно, испытывающе: богатый опыт взаимодействия с самыми разными людьми научил её обращать внимание не столько на то, что собеседник говорил, сколько на то, что он имел в виду, что хотел сказать. И сейчас она отчетливо ощущала, как, буквально, раскрывается перед ней юный кочевник, показывая, что не хочет с ней вражды, каждым своим словом и выражением на смягчившемся лице, с промелькнувшей на нём тенью растерянности и смущения. Так что, пускай формально он не просил прощения именно за открытые и беспочвенные подозрения в конокрадстве - девочка понимала, что, тем не менее, извинения были принесены. И пускай обида её - не по-детски импульсивная, но более хладнокровная, побужденная уязвленной гордостью, не от того, что "как посмели вообще подозревать", а "каким образом выразили свои подозрения" - не могла исчезнуть, раствориться столь же быстро, как тает запоздалый и непрошенный снег под палящим солнцем в июле. Но, тем не менее, Рей оценила, как, даже будучи столь молодым, Есугей смог вовремя остановиться и не пойти на поводу у собственной гордости, призывавшей, верно, не извиняться перед чужачкой - и отступил, почти что оправдываясь. А потому, будучи не слабее его в этом плане, также смягчилась: и пускай и запомнила то, как он в первые моменты проявил себя, но не стала поддаваться эмоциям, вместо этого благосклонно кивая, как бы говоря: "Я понимаю и принимаю твои объяснения".

Кочевники тем временем обсуждали, зачем вообще нужны пони, если есть жеребята - отчего Морриган едва ли не закатила глаза; мужчине, с лечением которого как раз было покончено, могло показаться, как маленькая целительница одними губами недовольно прошептала: "Невежды". Однако, он не мог быть уверен, послышалось ему или нет это. Впрочем, девочку можно было понять: она с самого начала не могла взять в толк, как люди, едва ли не с рождения имевшие дело с лошадьми, не только не опознали породу Аэр, но и, даже при более внимательном осмотре, не увидели его очевидных преимуществ. Детеныши обычных лошадей были маленькими, пугливыми, пока еще не уклюжими; в них ценилась возможность воспитания с младых копыт под потребности всадника. В то же время как пони были небольшими, что приходилось особенно кстати в небольших и труднопроходимых местах, с выносливой и сильной конституцией тела, идеальной, чтобы возить разного рода грузы, с густой шерстью, отлично приспособленной к холодам. А в случае с самой эльфийкой так еще и не было понятно, зачем ей жеребёнок? Они только привыкнут друг к другу - а он уже и вырастет. И что тогда? Покупать нового - чтобы повторилась ровно та же история? Впрочем, о том, что жеребёнок для неё бесполезен в силу её "особенности", степняки, само собой, не знали - а Мор, разумеется, не собиралась их посвящать в такие подробности. И вообще спорить с ними: пусть думают, что хотят.

Как бы то ни было, они, к счастью, окончательно разуверились в своих подозрениях относительно новой знакомой - и та, вздохнув в мыслях не без облегчения, вернулась к своему другу, утешающе обнимая, гладя по гриве и почесывая за ухом, его. К счастью, люди оказались достаточно бережными и осторожными, так что Аэр хоть и остался недоволен, но никак сверх того не пострадал. А когда получил еще одно яблоко, так и вовсе окончательно утешился, отвлекаясь от подозрительного наблюдения за кочевниками, вернувшихся к своим лошадям. Синдорай как раз собиралась взобраться на него верхом и по чуть-чуть трогаться с места - но слова окончательно смягчившегося Есугея заставили её остановиться, поднимая на него внимательный взгляд. О каких "ворах людей" шла речь, догадаться было не сложно: когда давно, более шестиста лет назад, где-то в этих же местах (точнее, уже в пустыне, за Роковым хребтом - но всё равно, в целом, близко) она и сама пострадала от работорговцев, кормившихся за счет слома чужих судеб. И осознание того, что люди, сейчас находившиеся перед ней, судя по всему, как раз противостояли тем тварям, в определенной степени улучшало её отношение к ним. А еще, как говорил ей Ган из Адархидай, недопустимо было пренебрегать благодарностью степных жителей - и даже "достаточно простого спасибо" будет сочтено едва ли не за оскорбление. Не важно, что Рейлин помогала их товарищу просто потому, что могла, потому, что в этом заключался её долг, без надежд на отплату - кочевники хотели ответить добром на добро, и ей надлежало принять его как должно.

- Я принимаю ваше приглашение, и благодарна вам за него, - наконец, поразмыслив, сказала синдорай вслух с легкой полуулыбкой. - Но сперва мне нужно уведомить кое-кого о том, что я задержусь на пути домой, чтобы другие смогли позаботиться о моих пациентах вовремя. Прошу вас, дайте мне хотя бы десять минут, - кочевники в очередной раз переглянулись, но возражать не стали. Так что, девочка устроилась на земле, скрестив ноги на восточный манер, расположила на коленях дощечку с закрепленным на ней свитком пергамента, чернила и кисть - и принялась писать. Закончив довольно быстро, она пересадила Шена, всё это время бдительно следившего за Есугеем, на седло и привязала к его лапке тубус со свернутым письмом. - Лети к Ксанафии, передай ей моё сообщение, - сообщила она, поощряя друга кусочком мяса. В глазах пустельги отчетливо читались недоумение и обида, однако Мор погладила его кончиком указательного пальца по клюву - и тот с недовольным клекотом взлетел, быстро превращаясь в маленькую точку на горизонте. И теперь уже эльфийка готова была ехать.

Степь стремительно уносилась вдаль из-под ног лошадей, шелестя травами, свистя ветром в ушах, вскрикивая и напевая голосами маленьких птиц и животных, спешивших убраться подальше, чтобы не оказаться задетыми копытами. И, с одной стороны, эта скачка - привыкший к длительным странствиям, сильный и выносливый Аэр держался наравне с лошадьми степняков - приподняла настроение Морриган, даря редкую возможность почувствовать себя вольным духом, почти лишенным привычных забот и тревог. В такие моменты ей хотелось затянуть радостную звонкую песню, однако она всё же не настолько теряла голову, чтобы позволить себе подобную неосторожность: ведь звонкий голос отлично разлетался по степи, а реки, периодически встречавшиеся на пути, дополнительно передавали звук. Так что, лишь изредка, когда утомленный пони замедлялся, и синдорай получала возможность не концентрировать внимание на том, чтобы не упасть во время скачки, а вокруг не наблюдалось никого крупнее какой-нибудь мелкой живности - она потихоньку мурлыкала себе под нос какой-нибудь легкий мотив, улыбаясь довольно и умиротворенно.

Впрочем, сейчас подобное настроение немного омрачалось нынешними обстоятельствами: вокруг были чужаки, которым Морриган не могла доверять до конца и чье приглашение приняла вынужденно, во-первых, сама будучи стесненной в свободе действий, находясь в окружении, а во-вторых - не желая подставлять улус, взявший её под своё покровительство. Да, чутьё подсказывало ей, что эти люди и в самом деле не желали ей зла, однако мрачный жизненный опыт всё равно настойчиво обнимал за плечи холодными пальцами: сковывал движения, приглушал голос, заставлял изучать взглядом вооружение и движения нукеров, осматриваться по сторонам, прикидывая, как стоит действовать, если что-то пойдет не так. Эта вечная подозрительность, по правде говоря, выматывала и саму Морриган - но, вместе с тем, той нельзя было не отдать должное: в том числе, благодаря ей маленькая синдорай оставалась до сих пор живой и здоровой. Хотя, нельзя сказать, что она так уж цеплялась за свою жизнь - но и отказаться от неё легко, оборвав свой неимоверно долгий путь, полный страданий и тягот, не могла. Самоубийство для магов её стези представлялось самой крайней мерой, а для сильфид - так и вовсе настоящим преступлением, святотатством. А потому Мор держалась.

Вот, наконец, показался впереди лагерь - и Рейлин изучала его устройство с пристальным интересом: прежде ей доводилось видеть устройство всего до одного улуса - собственно, Адархидай - изнутри. А потому было интересно сравнить эти два, подмечая как схожести, так и различия, а еще - слабые зоны, через которые можно было бы проскользнуть незамеченной и сбежать: не творить же портал здесь, у всех на глазах.

Впрочем, довольно скоро ей пришлось отвлечься: их встречали другие обитатели улуса - и глядя на то, с какой радостью обнимают они Есугея, оказавшегося сыном местного правителя (что, впрочем, не казалось такой уж неожиданностью - с учетом довольно большого отряда, подчинявшегося ему и называвшего господином), Морриган испытала где-то глубоко в душе болезненный укол горькой зависти. Никто и никогда не встречал её с таким облегчением: от как настоящих, так и приёмных родителей она никогда не отлучалась на дольше, чем пара часов. А потому единственным, чей дом ей действительно приходилось покидать надолго, оставался её покойный дядя. Но с ним всё было куда как сложнее... Образ Морнэмира, всплывший в памяти, невольно потянул за собой череду других воспоминаний, затягивая в себя разум эльфийки...

"На Иридиум опускаются легкие летние сумерки, окрашивая окружающий мир в приглушенные розовато-синие оттенки, городской гомон вокруг понемногу стихает, выдавая усталость за день. За спиной тихо щелкают, закрываясь на замок, кованые ворота; Рейлин, приветливо кивая привратнику, торопливо пересекает густой сад, в котором за время её отсутствия, кажется, появилось еще несколько новых видов растений, и поднимается по ступенькам изящного, увитого ползучей вечно-зелёной зеленью, здания цвета летних облаков и весенней травы.
- Приветствую, госпожа, - встречает девочку нейтрально-вежливый голос: слуга, высокий полуэльф светлой крови, не поведя и бровью, принимает запыленную, пахнущую дикими травами, лошадями, костром и горячим песком, накидку. Её обладательница вежливо кивает ему - и, отвернувшись, видит, как по лестнице ей навстречу спускается Морнэмир. Разумеется, он не вышел встречать её: одежда, предназначенная для деловых встреч, и специальная сумка для документов ясно показывают, что у него возникли срочные дела в главной конторе. Эльф окидывает племянницу цепким, но мимолётным взглядом - и получает такой же в ответ. Сколько они не виделись?.. Полтора года? Это на данный момент - самое длительное отсутствие Рейлин в связи с работой. А такое чувство, будто прошел всего день.
- Приветствую, мой господин, - склоняет голову в знак приветствия девочка - и мужчина кивает в ответ.
- Зайдешь ко мне завтра в девять утра, подтвердишь те отчеты, что я получал, - бесстрастным голосом говорит он, после чего еще раз кивает - на сей раз, на прощание, и дверь за ним закрывается без единого звука. Синдорай, поклонившаяся ему вслед, выпрямляется и, провожаемая взглядом слуги, поднимается в свои покои, ничуть не смущенная и не задетая таким холодным приёмом. Она знает, что её дядя всегда столь отстраненный вовсе не потому, что пытается контролировать свои чувства. Их у него изначально нет".

От воспоминаний синдорай отвлекли детские голоса: маленькие обитатели улуса, не стесняясь, глазели на гостью во все глаза, но, вместе с тем, явно не были готовы вступать в непосредственный контакт. Еще бы: маленькая эльфийка с волосами цвета огня хоть и выглядела их ровесницей и вполне приветливой, но держалась слишком уж отчужденно - отчего вызывала некоторую робость. К счастью, Есугей отвлекал их внимание на себя, давая девочке, вежливо поприветствовавшей главного нукера, спокойно идти рядом с ними. За это она была благодарна ему, не уверенная, что могла вполне общаться с детьми, перед которыми всегда испытывала неловкость, смешанную с подспудной завистью.

Наконец, перед ней предстал сам нойон Бодончар: Рейлин изучала его из-подтишка, при этом не решаясь пока открыто смотреть ему в глаза - что могло быть сочтено оскорблением. Поклонившись немного глубже, чем Есугею, она приложила руку напротив сердца, говоря негромким и, вместе с тем, выразительным четким голосом.

- Приветствую, господин, пусть Отец-Небо и Мать-Степь всегда будут благосклонны к вам. Моё имя Морриган.

Отредактировано Морриган (2025-03-22 19:41:52)

Даже когда нойон присел перед ней, протягивая руку в ритуальном приветствии - всё равно казался слишком большим, подавлял своим видом. Однако, эльфийка смогла сдержаться и не отшатнуться недоверчиво, сохранить невозмутимо-вежливый вид и внимательно слушать его. Человек проявил себя как настоящий дипломат: выказывал уважение, подчеркивал важность того, что сделала для него маленькая гостья, говорил правильные и мудрые вещи. Его хотелось слушать, ему хотелось верить и подчиняться. Вот только оставалось одно "но": все правильность и искренность этих слов застревали в незримых терновых лесах и тонули в ледяных водах, непроходимыми барьерами окружавшими и защищавшими сердце Гештину от ненужных эмоций и потрясений. Раньше, до Шедима, они наверняка смогли бы тронуть её, вызвать симпатию и доверие. Но с тех пор прошли сотни лет, личность девочки претерпела тяжелые и необратимые изменения. И теперь разрушить её броню с помощью одной лишь проникновенной речи представлялось столь же малореальным, как исцелить смертельную рану только кашицей из листа подорожника, как оживить пустыню каплей воды или согреть ледники единственным тёплым дыханием. Это было ожидаемо и, в какой-то мере, нормально: чем дольше ты живешь, обладая при этом развитой эмпатией - тем сильнее ощущаешь потребность в том, чтобы закрыться, не давать себя ранить всему тому злу, которого, к сожалению, почти всегда больше вокруг. И дальше вопрос лишь в том, кто чем спасается, пытаясь под влиянием времени и ударов судьбы не превратиться в чудовище. В случае с Морриган это была магия Жизни и, казалось, по-истине неиссякаемые принятия и любви к окружающему миру. Вот только верить последнему она уже не верила, и все те, кто окружал её сейчас, оставались для неё просто кочевниками, чьими правилами и обычаями сейчас приходилось не пренебрегать. И то, что Рейлин не видела в глазах этих людей отторжения, подозрения и зависти говорило ей не о том, что их там не было, а что она просто недостаточно хорошо искала.

Но, как бы то ни было, эльфийка отчетливо понимала: сколь бы правомерным, сколь бы обоснованным не являлось её недоверие - у неё не было права его им демонстрировать. Сама же еще недавно вспоминала слова Тиарила про необходимость скрывать своё истинное отношение и сердилась на юного степняка за его неприкрытые и беспочвенные подозрения - так неужели поступит сейчас таким же образом? Не важно, что она ничего не просила - у неё не было права отказывать нойону сейчас. И потому усилием воли заставила себя не прислушиваться к нервному шепоту паранойи, подпитываемой жизненным опытом, и сосредоточиться на рациональных рассуждениях. Могли ли эти кочевники усыпить её бдительность, чтобы потом схватить и продать в рабство? Могли - но, в целом, идти на такие ухищрения, разыгрывать целое представление перед ней просто не было нужды. Она предстала перед ними одна, маленькая и слабая, а потому её могли просто оглушить, связать и дальше делать то, что посчитали бы нужным. А потому разум подсказывал, что в данном случае никакой ловушки тут, скорее всего, нет, а значит - ей стоило не отторгать нойона и принять его приглашение. А также - назвать имя своего отца и рода: ведь маловероятным представлялось то, что кочевники вообще знали эльфийскую аристократию, особенно - тех её членов, что умерли много сотен лет назад. Да даже если улус Бодончар столкнется с представителями торговой компании, некогда принадлежавшей Морнэмиру - разве вспомнят те имя какой-то там целительницы, невесть когда работавшей в ней? То-то же и оно.

И тогда синдорай впервые моргнула: нойон видел, как его отражение, тонувшее в насыщенном, непроницаемо-тёмном янтаре глаз, на мгновение скрылось под тяжелыми веками. Спустя миг их обладательница, словно приняв для себя какое-то решение, приподняла голову - и её радужка наполнилась солнечными бликами, становясь светлее, делая серьёзное выражение лица мягче. Девочка протянула руку навстречу мужчине: их ладони долю секунды почти соприкасались друг с другом, оставаясь на расстоянии тепла - пока, наконец, эльфийка не убрала свою, вновь прикладывая её к сердцу.

- Я - Морриган, дочь Ивеллиоса, из рода ар'Мориэн. Для меня большая честь - принять ваше приглашение, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы оправдать оказанное мне доверие, господин Бактагдар, - произнесла она мягко, чувствуя осторожное напутственное прикосновение к своему плечу - и после нойон удалился.

Рейлин шла рядом с Есугеем, внимательно слушая его и попутно осматриваясь, отмечая для себя внутреннее устройство лагеря и запоминая тех, кто встречался на их пути, вежливо и коротко здороваясь с ними. Вопрос же юноши заставил её слегка вздохнуть про себя: по правде говоря, полностью откровенный ответ прозвучал бы примерно так: "Понимаю, но всё равно до конца не верю". Но вслух она лишь сказала серьёзно.

- Да, я понимаю. Прошу прощения, если со стороны кажется, что это не так.

Выражение лица, с которым Морриган смотрела на слугу Есугея, на первый взгляд могло показаться бесстрастным. Но в глубине глаз, на свету и явно немного смягчившегося настроения выцветших до золотистого цвета, и в уголках губ можно было легко разглядеть улыбку. Поведение молодого мужчины, ведшего себя беспечно и радостно, словно мальчишка (впрочем, с её точки зрения, таковым он и являлся), забавляло эльфийку: пусть она сама и шутить едва ли умела, однако это не мешало ей ценить чувство юмора других. Да и люди и иже с ними с лёгким характером всегда вызывали у неё симпатию, правда - в том случае, если вместе с ним шло умение распознавать и уважать чужие границы. Был ли наделен этим даром Асанай? Судя по тому, как быстро он посерьёзнел и скрылся, выполняя поручение сына нойона - скорее всего, да. Тем более, что даже если у них с последним, судя по их шутливой перепалке, успели выстроиться неформальные отношения - Есугей вряд ли стал бы терпеть рядом с собой того, кто не умел вовремя остановиться. Хотя, даже так она предпочитала не делать поспешных выводов, внимательно наблюдая за новым знакомым.

- Не стоит. Полагаю, он уже достаточно раскаялся, - произнесла она вслух в ответ на шутливый вопрос Есугея, казалось бы, серьёзным тоном. После чего внезапно присела в облегченной версии изысканного реверанса, предназначавшегося для тех аристократичных дам, которые в силу обстоятельств позволили себе показаться в штанах на публике. Конечно, из-за того, что в последние годы большую часть времени проводила под кронами левианских лесов, где её пути не пересекались с имперской знатью, она не могла знать, что такое приветствие уже являлось несколько устаревшим. Впрочем, эта неточность с лихвой компенсировалась неподдельной уверенностью и спокойствием. К тому же, уж где-где, а жители улуса, затерянного среди степей, точно не стали бы ей предъявлять на нюансы мистерийского высшего придворного этикета. - Приятно познакомиться с вами, Асанай, - и голос и выражение лица пускай и не лучились радостью, но и казаться себе всё такой мрачной и неприветливой она больше не могла себе позволить. Её сопровождающий в улусе и так, явно, ощущал, что его гостья открылась не до конца - но молчал просто из вежливости, памятуя, с чего началось их знакомство. И ей совсем не хотелось в данном случае укреплять его подозрения еще больше.

Войдя же в юрту следом за молодым мужчиной, Морриган в первую очередь совершила неглубокий короткий поклон, складывая руки на груди в напоминавший молитвенный жесте, перед очагом. Это было распространенное приветствие среди кочевников, особенно - среди мало знакомых: способ продемонстрировать своё уважение не только хозяину юрты, но и духам, покровительствовавшим его очагу. Конечно, синдорай сомневалась, что последние как раз наблюдали за ними, однако лучше было лишний раз проявить уважение: никогда заранее не знаешь, на нарушение какого, казалось бы, самое незначительного обычая кочевники окажутся неготовыми закрыть глаза.

После чего, вежливым кивком поблагодарив слугу, плавным осторожным движением опустилась на указанный ей коврик, попутно с ненавязчивым любопытством изучая внутреннее убранство жилища. Почти сразу отметила для себя полку с различными книгами, посвященному языкам и обычаям разных народов, а также исписанный углём обрывок шкуры. Очевидно, хозяин юрты был не просто грамотным, но и стремился разбираться в том, как устроена жизнь иных обитателей этого мира. И пускай для кочевника это представлялось достаточно необычным, Морриган не склонна была удивляться, понимая, что сын нойона должен обладать подобными знаниями.

- Спасибо, - так же вежливо поблагодарила она удалившегося Асаная, принимая и аккуратно располагая свой поднос. Осторожным движением взяла в руки чашу со степным чаем, сделала первый осторожный глоток, перед этим слегка подув, чтобы не ожечься. Улыбнулась левым уголком губ Есугею. - У вас тут уютно. А я... - девочка неопределенно пожала плечами. - У меня свой маленький домик, в стороне от дорог, рядом с небольшой речушкой. Почти всё место занято травами, инструментами и книгами, необходимыми мне для работы.